Рыбаки и справедливость...
Где-то на бескрайних просторах страны озер и рек - на берегах одной из них - стояла рыбацкая деревушка, с необычным названием. И хоть название той деревушки было, вроде как, рыбацкое – но все ж таки не местное. И жили-были в той деревушке рыбаки, с женами своими, детишками, животными домашними и всяко-разным скарбом. Понятно дело, рыбаки эти были самыми разными людьми – высокими и не очень, умными и, так сказать, обычными - можно долго перечислять… В общем, разными. Но, надо сказать, при всей своей разности, быдла, да голи перекатной среди них не имелось.
И вот, жили они – не тужили: на рыбалку ходили чуть ни каждый день, водочкой, да первачом, вперемежку с пенным баловались изредка, власть свою расейскую убогую вяло поругивали – в общем, жили. Срались да ругались, опять же, бывало, но не сильно – а как без того? Мирились, правда, быстро – ибо отходчивы, да незлобливы были. В общем, милые бранятся – только тешатся. Но, это, как грится, присказка – сказка впереди…
Долго ли, коротко ль – а завелся в деревушке той пакостник мелкий. Сам он себя справедливым считал. Да, недолго думая и величать себя так стал. Правда, справедливость евойная какая-то косая, да убогая была: вздумалось пакостнику тому сделать всех одинаковыми – чтоб были все как деревянные солдаты Урфин Джюса (был когда-то и такой засранец). Чтоб, понимаешь, ходили все строем, говорили складно и по уставу (коротко и отрывисто), причесаны были одной гребенкой и строго блюли праведность, насаждаемую этим самым «справедливым» пакостником. И способы достижения той самой «справедливости» были избраны весьма, так сказать, незамысловатые – подстать автору: дерьмом он взялся мазать все, что не по евойному шло. Измажет ночью темной калом дверь в избу провинившегося (по его мнению) рыбака, под дверь ему навалит «от души», да потом со всей дури пнет по той двери – чтоб, значит, хозяин дома на порог выбежал. Дальше, понятно, выбежавший на крыльцо рыбак поскальзывался в «праведности», наваленной на пороге, да и падал в эти испражнения, матерился и уходил в баню. И на несколько дней пропадал из виду: избу отмывал, да сам из бани не вылазил. А говнюк, ентот самый самонареченный справедливец, был, надо сказать, редкостный – и дня не проходило, чтоб из дружной рыбацкой кампании кто-то в баню не отправился. А бывало умудрялся навалить сразу под несколько дверей. И сделать-то с этим золотарем, до поры, ничего не получалось. Никто в лицо его не видел, да и лично не знал. Потому как за справедливость такую недолго было и по сусалам схлопотать, да в выгребную яму окунуться. К тому ж, на рыбалку-то он был не ходок (видать, по слабости своего живота) – а то б, на рыбалке-то уж точно раскусили его. Вот, понимаешь, засранец и определил недуг свой в «подвиг», да еще и безнаказанно.
Попритихла с той поры деревушка рыбацкая: ни гулянок удалых, ни рыбалок задушевных – одна неизбывная вонь, да тишина. Одним словом – справедливость случилась. Говенная.
Но, опять же, сколь веревочке ни виться, а дерьму ни литься – а конец-таки рано или поздно случится. Вот и с говнюком-«праведником» беда приключилась: проглотил он, в числе прочего, канат швартовый – чтоб, так сказать, валить кому под дверь – так уж валить! Ну и дождавшись ноченьки темной, по привычке своей милой, уселся он под дверь очередного воспитуемого. Усесться то уселся, да и тужиться вроде начал… И процесс-то «отправки в баню» вроде бы пошел – да тут-то и вышла незадача: в спину согбенную вступило. А тут еще незадача – хозяин избы покурить на крыльцо вышел. Да и застал нашего «мистера Жэ» в позе орла, за занятием недвусмысленным… Дальнейшее описывать не буду, скажу одно: ночь закончилась для насаждателя справедливости в яме выгребной…
Сказка ложь – да в ней намек - добрым молодцам урок.
А мораль сей басни такова: издревле повелось в нормальных странах судьями избирать мудрых, умных, да поживших немало – чтоб судили праведно и честно. Ибо, неправедный судья позорит и себя, и окружающих. Когда ж даже толика власти достается глупцу и закомплексованному поцу – быть беде.
И вот, жили они – не тужили: на рыбалку ходили чуть ни каждый день, водочкой, да первачом, вперемежку с пенным баловались изредка, власть свою расейскую убогую вяло поругивали – в общем, жили. Срались да ругались, опять же, бывало, но не сильно – а как без того? Мирились, правда, быстро – ибо отходчивы, да незлобливы были. В общем, милые бранятся – только тешатся. Но, это, как грится, присказка – сказка впереди…
Долго ли, коротко ль – а завелся в деревушке той пакостник мелкий. Сам он себя справедливым считал. Да, недолго думая и величать себя так стал. Правда, справедливость евойная какая-то косая, да убогая была: вздумалось пакостнику тому сделать всех одинаковыми – чтоб были все как деревянные солдаты Урфин Джюса (был когда-то и такой засранец). Чтоб, понимаешь, ходили все строем, говорили складно и по уставу (коротко и отрывисто), причесаны были одной гребенкой и строго блюли праведность, насаждаемую этим самым «справедливым» пакостником. И способы достижения той самой «справедливости» были избраны весьма, так сказать, незамысловатые – подстать автору: дерьмом он взялся мазать все, что не по евойному шло. Измажет ночью темной калом дверь в избу провинившегося (по его мнению) рыбака, под дверь ему навалит «от души», да потом со всей дури пнет по той двери – чтоб, значит, хозяин дома на порог выбежал. Дальше, понятно, выбежавший на крыльцо рыбак поскальзывался в «праведности», наваленной на пороге, да и падал в эти испражнения, матерился и уходил в баню. И на несколько дней пропадал из виду: избу отмывал, да сам из бани не вылазил. А говнюк, ентот самый самонареченный справедливец, был, надо сказать, редкостный – и дня не проходило, чтоб из дружной рыбацкой кампании кто-то в баню не отправился. А бывало умудрялся навалить сразу под несколько дверей. И сделать-то с этим золотарем, до поры, ничего не получалось. Никто в лицо его не видел, да и лично не знал. Потому как за справедливость такую недолго было и по сусалам схлопотать, да в выгребную яму окунуться. К тому ж, на рыбалку-то он был не ходок (видать, по слабости своего живота) – а то б, на рыбалке-то уж точно раскусили его. Вот, понимаешь, засранец и определил недуг свой в «подвиг», да еще и безнаказанно.
Попритихла с той поры деревушка рыбацкая: ни гулянок удалых, ни рыбалок задушевных – одна неизбывная вонь, да тишина. Одним словом – справедливость случилась. Говенная.
Но, опять же, сколь веревочке ни виться, а дерьму ни литься – а конец-таки рано или поздно случится. Вот и с говнюком-«праведником» беда приключилась: проглотил он, в числе прочего, канат швартовый – чтоб, так сказать, валить кому под дверь – так уж валить! Ну и дождавшись ноченьки темной, по привычке своей милой, уселся он под дверь очередного воспитуемого. Усесться то уселся, да и тужиться вроде начал… И процесс-то «отправки в баню» вроде бы пошел – да тут-то и вышла незадача: в спину согбенную вступило. А тут еще незадача – хозяин избы покурить на крыльцо вышел. Да и застал нашего «мистера Жэ» в позе орла, за занятием недвусмысленным… Дальнейшее описывать не буду, скажу одно: ночь закончилась для насаждателя справедливости в яме выгребной…
Сказка ложь – да в ней намек - добрым молодцам урок.
А мораль сей басни такова: издревле повелось в нормальных странах судьями избирать мудрых, умных, да поживших немало – чтоб судили праведно и честно. Ибо, неправедный судья позорит и себя, и окружающих. Когда ж даже толика власти достается глупцу и закомплексованному поцу – быть беде.
Вдвойне прикольно, что как-то на себя примерил звание
, хотя для нежных ушей ханжей
