Рассказ который мне очень нравится . (Просматривает: 1)

[CTAC]

Мне очень нравится этот рассказ . Не знаю почему . Надеюсь понравится и Вам .


Юрий Коваль.

НОЖЕВИК.

В бестолковых моих скитаниях по вечновечерним сентябрьским полям встречались мне и люди с ножами.
Этот, подошедший в сумерках к моему костру, ножа при себе не имел.
- Картошечки пекете? - спросил он, подсаживаясь в сторонке от огня.
- И уху варим, - добавил я во множественном числе, хотя и был один без товарища, на двести верст кругом.
- Я и говорю: рыбоуды. Такой дым у костра - рыбоудский. Я, как издали увидел, так и говорю: рыбоуды... А где же товарищ ваш?
Отвечать правду отчего-то мне не захотелось.
- Товарищ-то?.. А там товарищ,- кивнул я в сторону реки.
С реки и вправду доносились какие-то звуки: голоса женщин или крики чаек? Вполне возможно, что там, в этих голосах, находил место и мой какой-то товарищ.
- А что он, товарищ-то ваш, рыбку удит?
- Да нет,- ответил я, прикидывая, какой там в дальних звуках мог быть у меня товарищ, и пытаясь его себе представить.- Товарищ-то мой, он... нож ищет.
- Нож?! Потерял, что ли?
Не знаю, откуда я взял этого "товарища" и почему сказал, что он ищет нож. Зто был бред, внезапно возникший в голове. Надо было отвечать и проще всего сказать, что "товарищ мой" нож потерял. Однако отчего-то мне не захотелось, чтоб "товарищ мсй" терял свой нож. - Да нет, не терял он нож,- сказал я, отмахиваясь от
дыма, вылавливая ложкой картофелину из котелка.- Он с этим ножом...
Тут я замолчал, потому что не знал, что он делает, "товарищ-то мой", с этим ножом. Сидит, что ли, на берегу и точит о камень?
- ...вообще носится, как с писаной торбой,- закончил я не понятную никому ворчливую фразу. Я как бы серчал на своего "товарища", который надоел мне со своими глупостями и особенно с ножом.
Подошедший к костру как-то по-своему меня понял, придвинулся к огню поближе. Это мне не понравилось. Навязчивый очень к ночи. Никакого доверия и дружбы не вызывал этот сумеречный, худощавый, как тень, человек. Что бродит он по чужим кострам?
- У вас тоже хороший нож,- сказал он, кивнув на мою финку, облепленную чешуей подлещиков, которая валялась у костра.
- Да это так... финка, - ответил я, намекая, что у моего товарища ножичек похлеще. Вот только что же он с ним сделал? Почему ищет?
Может, он его метал? Куда метал? В дерево? Зачем? Совсем дурак? Возможно.
Нет, мне не хотелось, чтоб товарищ мой был таким дураком, который мечет ножи в деревья. Может быть, он его мечет в рыбину, вышедшую на поверхность? В жереха? А ножик на веревочке? Неплохо. Редкость, во всяком случае, - товарищ, который мечет нож в жереха, вышедшего на поверхность реки! Такой мне по нраву.
- Финка... У меня тоже когда-то была...- сказал сумеречный человек и взял в руки мою финку, пощупал лезвие подушечкой большого пальца.- Вострая...
- Положь на место.
- Что ж, и потрогать нельзя?
- Нельзя... Это нож... моего товарища. Товарищ мой мифический, кажется, обрастал ножами. Один он метал в жереха, второй валялся у костра.
- У него что ж, два ножа?
- Больше,- ответил я - Я точно не считал. А у вас есть нож?
- Отобрали,- махнул он рукой.
- Отобрали?
- Когда брали - тогда и отобрали... а нового не успел завести...
Вот так. Его, оказавается, брали. Я это сразу почувствовал.
Сумеречный человек молча смотрел на огонь. Кажется, вспоминал задумчиво о том славном времени, когда у него еще не отобрали нож. Интесно, что он делал этим ножом? Похоже - ничего веселого. Разговор о ножах мне нравился все меньше и меньше.
- А зачем товарищу-то вашему столько ножей?
- Андрюхе-то? - переспросил я.
Мне казалось, что "товарищу моему" пора получить какоето имя. И оно возникло легко и просто: Андрюха. Рыжий, большой, даже огромный Андрюха, немного лысоватый. Метнул нож в жереха, да не попал.
Нож хоть и на веревочке, а утонул, и вот теперь Андрюха ныряет посреди реки, ищет нож. Мне ясно было видно, как ныряет огромный Андрюха посреди тихой реки, шарит по дну пальцами.
- Что ж он делает с ножами-то? - отчего-то хихикнул сумеречный.- Солит, что ли?
- Мечет,- лаконично ответил я. И все-таки добавил, пояснил: - В жереха!
Человек, у которого отобрали нож, задумался, вполне напряженно размышляя, каким образом Андрюха может метать нож в жереха. Работа эта проходила с трудом, и я, чтоб поддержать усилия, добавил:
- Он у нас... вообще... ножевик.
Это слово особой ясности не внесло, и я отошел немного от костра и покричал в сторону реки:
- Андрюха-а-а... Андрюха-а-а! ..
С берега никто не ответил. Голоса женщин или чаек давно уже там утихли.
- Как бы не утоп...- пробормотал я себе под нос.
- Да не утопнет,- успокоил меня человек, лишенный ножа,сейчас подойдет.
- Пора уж,- ворчал я на Андрюху.- Уха готова... ладно, пускай пока поостынет.
Я снял с огня котелок, отставил в сторону. Пар от ухи не стал смешиваться с дымом костра, встал над котелком отдельным пенным столбом. Человек сумеречный к ухе не придвигался, но сидел прочно, поджидая, как видно, Андрюху.
- Ладно, - сказал я, - остынет... похлебаем, пока нет Андрюхи. А ему оставим.
Я протянул ложку сумеречному.
- Ну, давай, пробуй.
- Да уж дождись товарища-то,- сказал он, встал и быстро пошел от костра в сторону деревни.
- Эй, да погоди ты, постой. Попробуй ухи, тут на всех троих хватит...
- Да ладно, - не оглядываясь, махнул он рукой. Быстро надвигалась ночь,и фигура его пропала, удаляясь от меня в поле. Скоро ее уже не было видно.
Я хлебнул ухи, подсолил, поперчил. Потом отошел немного от костра и снова крикнул туда, в сторону реки:
- Андрюха-а-а-а... Андрюха-а-а! ..
Совсем уже стемнело, когда я услышал издалека:
Иду-у...

 

[Марина17]

А мне нравится книга "В белую ночь у костра" Юрия Коринца. И этот рассказ.

Рыба-лев​

Когда я проснулся, в палатке было жарко и душно. Я был один. Брезентовые стены светились зеленоватым светом. Звенели комарики.
Я сразу вылез наружу. Солнце стояло высоко, сияя своим нестерпимым венцом.
Я оглянулся, окинув глазами пустой берег. Он был залит солнцем и оглушён неумолчным шумом реки.
Ни дяди, ни Порфирия, ни Чанга нигде не было видно.
Две обгорелые половинки сосны были отодвинуты от костра в разные стороны, и угли под ними потухли.
Я стал разминаться, нагибаясь и выпрямляясь, широко расставив ноги. Потом я присел на камень и стал расчёсывать руки и шею, искусанные комарами.
«Сейчас умоюсь и посмотрю, куда они все подевались», — подумал я… И вдруг я увидел дядю! Он выскочил из-за поворота реки, справа от нашего холма. Из-за острого мыса.
Лес подходил там к самой реке, цепляясь корнями за валуны и заглядывая в воду, и дядя выскочил из-за деревьев как пуля! И помчался вверх по реке, налево.
Он мчался с бешеной скоростью! Не выпуская спиннинга из рук! Один раз он упал, но тут же вскочил, как мячик! И опять в руках у него был спиннинг! И опять дядя бежал, прыгая с камня на камень.
Я кинулся с холма, наперерез дяде.
На бегу я увидел, как из-за мыса выскочили Порфирий и Чанг и тоже припустились за дядей.
Чанг первым догнал дядю, прыгнул на него, откатился и побежал мне навстречу.
Он думал, мы с ним играем! Он налетел на меня, и я чуть не упал. Я помчался дальше во весь дух, а Чанг хватал меня сзади за штаны.
Когда я догнал дядю, он стоял неподвижно на камне. В левой руке он сжимал спиннинг, а правой придерживал ручку катушки. На катушке совсем не было лески! Это я сразу заметил. Спиннинг выгнулся дугой, и леска уходила с последнего кольца на кончике спиннинга далеко в реку. Она гудела, как струна! А дядя стоял как изваяние.
Он тяжело дышал. Вся куртка на спине была мокрая от пота. И коричневое дядино лицо блестело от пота. Прищуренные, окружённые морщинками глаза смотрели устало и весело. Дядины руки дрожали.
— Ну?! — выдохнул, подбегая, Порфирий.
— Стоит! — шепнул дядя.
И вдруг я увидел её — сёмгу! Она выскочила в небо, как серебристая сигара, на секунду замерла в воздухе и опять упала, ударив по воде хвостом. И там взлетели серебристые брызги.
Дядя опять побежал. И мы.
Впереди было глубокое место — не плёс, а тёмный омут с гладкой, быстро бегущей водой.
Берег над омутом поднимался отвесной скалой. На ней торчали полуголые сосны.
Дальше бежать было нельзя. Но сёмга, к счастью, остановилась.
— Держите… меня… — сказал дядя, еле переводя дух. — Крепче…
Мы с Порфирием обхватили его с двух сторон руками.
— Под камень встала, — глухо сказал Порфирий.
— Час вожусь, — сказал дядя. — Всю леску смотала… — Он прижал спиннинг к груди. — Теперь крутите меня, — сказал он. — Скорей!
Порфирий перехватил леску, зацепил её за дядину руку, и мы стали дядю поворачивать, наматывая на него леску.
— Подаётся, — сказал Порфирий. — Выдыхается…
Мы крутили дядю, и леска наматывалась на него, врезаясь ему в тело.
— Стой!
Сёмга опять выскочила из воды, как свеча, далеко за омутом. Упав в воду, она рассыпала вокруг брызги и пену. Это была огромная сёмга, хотя издали она казалась маленькой. Через мгновение мы опять стали вертеть дядю, как живую катушку.
Вдруг нас дёрнуло вперёд, сногсшибательно дёрнуло — это сёмга взыграла из последних сил, — и я стукнулся головой о камень.
Когда я вскочил, Порфирий и дядя возились возле самой воды, цепляясь за выступ скалы, а потом упали — только не вперёд, а назад — на землю…
— Доннерветтер! — заорал дядя. — Всё…
— Эх! — крякнул Порфирий.
Порфирий вскочил, а дядя остался сидеть: он был связан по рукам и ногам. Леска, обмотавшая дядю, уходила в воду волнистой безжизненной петлёй.
Шипела вода под скалой, и ревел вдалеке порог. Как будто ничего не было.
— Ну и лев! — сказал Порфирий. — Чисто лев!
— Помогите же мне, — сказал дядя. — Доннерветтер!
Мы подскочили к нему и стали его разматывать, подняв на ноги.
Мы вертелись, как в танце, на маленьком песчаном пятачке между камней. Леска ложилась за нами на землю аккуратными витками.
Когда мы кончили, дядя развёл онемевшие руки. Он вытер со лба пот и почесал кончик носа. Потом он стал сматывать леску на катушку.
Мы с Порфирием сидели на камнях. И Чанг сидел на камнях. Говорить не хотелось.
— Блесну жаль! — сказал вдруг дядя. — Такая блесна!
— Ну, я пойду за нахлыстом, — ответил Порфирий. — Он у меня там остался.
Порфирий пошёл вниз по реке, а мы с дядей — на берег, к костру. И Чанг поплёлся за нами. Он тоже чувствовал неладное.
— Как она всю леску смотала! — сказал я.
— Если бы не скала, — сказал дядя, — я бы её вытянул. Скала помешала…
— Если бы не скала, — сказал я, — было бы просто!
— Не так-то и просто, — возразил дядя.
— Конечно, не так просто, — сказал я и наклонил голову, чтобы показать шишку на затылке. — Видишь, как я ударился?
— До свадьбы заживёт! — сказал дядя.
— А я не думал, что ты так можешь бегать, — сказал я. — Сколько сёмга делает в час километров?
— Двести восемьдесят! — сказал дядя.
— И ты бежал с такой скоростью?
— Выходит, так! — улыбнулся дядя.
— А какие она сальто выделывала!
— Она прыгает до четырёх метров, — объяснил дядя.
— А зачем это ей?
— Ей надо перепрыгивать водопады. Когда она поднимается вверх.
— А для чего она поднимается? Просто так?
— Её гонит инстинкт, — сказал дядя. — Она поднимается вверх, чтобы метать икру…
— А почему она не мечет внизу?
— В верховьях чище. Там есть укромные места. Она старается пройти как можно выше и по пути перепрыгивает пороги.
— Удивительная рыба! — воскликнул я.
— Поймать сёмгу — всё равно что убить льва! — сказал дядя.