Про полковника Крокодила
– Полковника Крокодила знаешь?
– Коронэл Жакарэ? Конечно! А что?
– Да говорят скоро опять сюда приедет…
Далее на чистом русском, без акцента:
– О‑ой, бля! Пи**ец!
Но это так, отступление небольшое. Историй у моего отца про Африку великое множество! Рассказывать он их может часами, только и успевай записывать. Вот, например, говорит:
– А знаешь, какое первое слово я в Анголе записал и выучил? В общем, прихожу я к переводчику, а он и говорит:
– Виталий Палыч, записывайте – Аманя!
– Записал, – и так старательно себе в ежедневник, – А что означает это аманя?
– Завтра!
– Ну и зачем оно мне? Нет, чтобы там «здравствуйте» записать…
– Понимаешь Палыч, ты это слово будешь слышать гораздо чаще других. По любому поводу.
– Да ну!
– Угу. Но если говорят просто «Аманя», то может быть еще что‑то будет, но если скажут «Атэ Аманя», буквально «послезавтра», то всё… на вашем деле, или там запросе, справке, можно смело ставить крест. Так что эти слова тут самые важные, запоминай.
Такие дела. Или еще вот история была. Выехали на учения артиллерийские, а орудия в Анголе, естественно, все советские. В данном случае были самоходки 2С7. Калибра 203 мм. Ничего себе дуры, да? Машина вся весила 45 тонн, один только ствол был длиной 11,5 метров!
И вот эта дурында взяла, да и перестала заводиться! Аккумулятор там сдох. Бравые дети африканских джунглей все время откладывали его техническое обслуживание на «Аманя», в результате чего наступило полное «Атэ Аманя». Еще можно было запустить машину с помощью баллонов со сжатым воздухом… Но, сами понимаете, в каком состоянии были баллоны. Одним словом, машина стоит себе в песочке, и ни туда ни сюда. Какой‑то африканский «Суворов», рискнул было предложить запустить машину с толкача. Но потом сам представил себе, какое тут должно быть количество негров, чтоб самоходку сдвинуть и приуныл. Другие самоходки героически оставили своего собрата и дезертировали в часть на банановый обед.
Крокодил посмотрел на эти мучения, потом взял инициативу в свои руки:
– Так! Карту местности мне сюда!
Принесли, развернули. Ткнул пальцем на удалении примерно сорока километров:
– Тут живет кто‑нибудь?
– Нет, там пустыня начинается, – отвечают ему.
– Замечательно. За‑аряжа‑ай! Стопора снять! Аккумулятор подключить!
Лязгнул затвор, запирая в стволе стокилограммовый снаряд. По команде грохнул выстрел и всю махину, не стоящую на тормозах, дернуло метров на пять назад, благо еще и уклончик был небольшой. Машина взревела двигателем, выпустив вонючее облачко дыма. А черный «Суворов» стоял в сторонке и только языком цокал, удивляясь.
– Однако!
– Проверять последствия выстрела будем? – поинтересовался отец.
– Атэ аманя, – лаконично ответил генерал и пожал Крокодилу руку. – Хорошо машину завел.
Как обычно, отец вместе со своим переводчиком пришел в бильярд‑клуб, заказал виски и столик. Стол обычный, для пула. Но правила этой американки ни отцу, ни переводчику не понравились и решили они играть «как бог на душу положит», то есть по правилам русского бильярда. Каким шаром захотел, таким по любому шару и стукнул, главное, чтобы он в лузу закатился. И играть веселее и виски игре не особенная помеха.
За игрой молча наблюдал огромный, толстый и постоянно потеющий негр. Некоторое время он смотрел, а потом спросил:
– Господа, что‑то я не пойму, а во что это вы играете?
– В русский бильярд, – ответил отец и закатил шар в лузу. Негр оживился. Надо же! Что‑то новенькое, надо бы выучить, чтобы блеснуть потом перед дамами.
– Вот как? А, может, научите?
– За просто так не играем, – сказал Крокодил, и с улыбкой проследил, как «ученик» положил на стол сто долларов. – Хорошая ставка! Отвечаю.
Началась игра. Правил «ученику», разумеется, никто объяснять не стал, все‑таки он сам долго наблюдал за игрой. Полковник Крокодил один за другим загнал по лузам семь шаров, а потом полюбовался, как негр, округлив глаза, пытается белым шаром лупить по шарам своего цвета (стандартные правила пула). Естественно, что у него ничего не получилось.
Отец забрал деньги со стола.
– Господа! Я не понял правил! – заявил негр, смутно догадываясь, что его где‑то обманули. Но ведь вроде же все по‑честному и шаров по лузам противник больше закатил. В общем, мистика какая‑то.
– Сыграем еще? – с готовностью предложил переводчик.
– Давайте, – согласился негр и достал еще сто долларов.
Эта игра, как и предыдущая, завершилась пополнением бюджета русских офицеров. Негр нахмурился, потом посмотрел в потолок, что‑то подсчитывая, шевеля губами и толстыми пальцами.
– Все равно не понял смысла игры. Учите еще, – решил он наконец, уже заученным движением доставая из кошелька стодолларовую купюру.
– Ученье – свет, неученье – чуть свет и на работу, – провозгласил отец и принял ставку.
Началась третья игра. На этот раз «ученик», похоже, дотумкал правила и стал лупить шары один за другим. Еле‑еле у него Крокодил выиграть смог. Забирая со стола деньги, он поинтересовался у негра:
– Ну, что? Теперь понял?
Тот с готовностью закивал головой:
– Я понял! Это – БАРДАК!
Обычно день Коронэла Жакарэ начинался с того, что вскочив с кровати и едва открыв глаза он плелся к теплому морю, нырял, отплывал как можно дальше, и там уже просыпался, рассматривая чудный пейзаж безбрежной океанской глади перед собой. Или пальмы, что росли рядом с виллой.
Так он и поступил одним утром. Выбрался на улицу, с разбегу ворвался в накатывающие волны и поплыл. Отплыв на пару десятков метров, он перевернулся на спину и расслабился, любуясь на берег.
Следом за ним дома выбрался, потягиваясь и сонно зевая, переводчик, поплелся к воде и с опаской сунул ногу в воду.
– Палы‑ыч! Как водичка?
– Да зашибись! – ответил батя и с изумлением увидел, как резко поменялось выражение лица переводчика: сонные глаза распахнулись, рот округлился, а нервно дрожащей рукой переводчик принялся указывать куда‑то за спину отца.
– А‑а‑а!! Палыч! Бля! Сзааади!
Вопль нифига не наводил на позитивные мысли, потому Крокодил резко обернулся и увидел огромные плавники, рассекающие волны!
– Уй ёбт! – выдавил батя, хлебнул от неожиданности воды и так рванул к берегу, что брызги позади него стояли фонтаном! Работая руками похлеще вентилятора, он пропахал по инерции полосу прибоя и немножко пляжа, подавил в себе желание забраться на всякий случай на дерево и только потом отдышался. Даже рискнул посмотреть назад.
Плавники не торопясь приближались, а потом… вдруг кто‑то вынырнул из воды и, описав красивую дугу и задорно свистя и щелкая, шлепнулся в воду, подняв тучу брызг.
– Мать моя женщина! – восхитился переводчик, – Слышь, Палыч! Это дельфины, бля!
– Вот жеж, – только и смог сказать отец, пытаясь определить, где в данный момент находится его сердце, – Все, блин, пора возвращаться на родину.
Так он и вернулся.
Как полковник Крокодил подчиненного крестил
– Мама? Что случилось? – а ты, командир, стоишь и мнешь эту бумажку в руках, не зная куда себя деть. А того человека уже нет. Безвозвратно нет.
Страшно.
Это называлось – «командировка». Первая Чеченская.
Вот и собрались как‑то господа офицеры, и полковник Крокодил в том числе, на проводы. Подполковник Пушкарев должен был отправиться на следующий день на ближайший военный аэродром, там сесть вместе с другими командированными в самолет и отправиться в Чечню. Слово‑то какое… страшное… Чечня.
Пили много. По‑черному пили, заливая свой страх, пытаясь поддержать друга и боевого товарища. И разговоры вели соответственные, пока вдруг полковника Крокодила не осенило:
– Слушай, брат! А ты у нас крещеный? Я свечу во здравие поставлю, я же православный!
– Нет, не довелось как‑то… – смущенно ответил Пушкарев.
– Как так?! – удивился полковник Крокодил, – Это надо поправить! Будем тебя крестить!
– Да куда крестить‑то? Ночь уж на дворе!
– Это не вопрос! – Крокодил взял телефон и набрал номер, – Батюшка? Да… да, я. У меня к тебе дело, батюшка, пособи, надо воина крестить. Почему так срочно? Ему завтра на войну… да, понял, едем. Собираемся, ребята, поехали. Семёныч, вызови машину, пожалуйста, «таблетку», там все поместимся.
Пока ехали, немного протрезвели и уже перед батюшкой, пусть и пошатывались, но выглядели пристойно. Впрочем, батюшка тоже служил, и тоже довелось ему повоевать, после чего он и пошел он в священники – устал от грязи, захотел чистоты веры.
Подполковника Пушкарева поставили прямо в форме, сняв только обувь, в большой таз. Батюшка полил его водой, крестным отцом стал полковник Крокодил, а от себя еще и добавил после обряда крещения, сурово глядя в глаза мокрому Пушкареву:
– Служи справно. Под пули не лезь. Я за тебя молиться буду. Благословляю на ратный путь, хотя было бы лучше, если бы не довелось.
Серьезность момента дошла до всех, а уж особенно до новоиспеченного православного. Он сначала неуверенно кивнул, а потом перекрестился.
Пока ехали обратно, все больше молчали. Лишь только добравшись до стола, отметили крещение, тоже по православному. В дым и прах, аж черти небось креститься стали…
– Ты это, пиши. Мы же волноваться будем, – напутствовали офицеры. Пушкарев только сумрачно кивал.
Спустя четыре дня в часть пришла телеграмма.
Та самая, которой так боялся полковник Крокодил.
«Смертью храбрых… при исполнении служебных обязанностей… достоин… сожалеем…».
Крокодил долго вертел бумажку в руках, не в силах поверить – всего четыре дня! Всего четыре дня!
Вечером он заперся в кабинете и выпил бутылку водки, на следующий день ему предстояло идти к жене Пушкарева…
Полк строился на утренний развод.
Когда полковник Крокодил вышел перед строем, и только собрался было сообщить новость, как строй зашуршал, заволновался – люди смотрели в сторону КПП. Крокодил обернулся и открыл от удивления рот. Навстречу, как‑то виновато улыбаясь, шел подполковник Пушкарев с вещами. Живой и здоровый.
– Разрешите стать в строй, товарищ полковник?
Крокодил захлопнул пасть и рявкнул, сквозь слезы облегчения:
– Какого хрена опаздываете к разводу?? Живо в строй, после развода ко мне в кабинет!!
– Да чего рассказывать? – отмахнулся Пушкарев, – Отметили мы с вами шибко. Я как из поезда вышел, проспал автобус и опоздал на самолет… Потом еще два дня ждал поезда обратного.
– Значит, там штабисты прибывших посчитали, тебя не нашли и вот эту бумажку нам прислали. – Мрачно сказал Крокодил, – Порву, блин. Я ж тут чуть не поседел!
– Бывает…
– Получается, батюшка тебя хорошо крестил‑благословил, – улыбнулся Крокодил, – Жене телеграмму не показывай, считай, что второй раз родился. А с тебя батюшке пузырь, однозначно. Поехали к нему? Отметим возвращение.
У Крокодила, наконец, отлегло от сердца.
Фамилии изменены.
Как полковник Крокодил батарею получил
Начальник караула? Лейтенант! Старший машины? Он же! Командир комендантского взвода? Летеха, кому же еще? Ближе к людям…
Если полк выезжает на полевые учения, то каждый толковый солдат на счету. Наводчики, командиры орудий, даже заряжающие должны быть от мира сего, понимающие, дрессированные, сообразительные. Сброд, новичков, неучей, неуправляемых – всех отправляют на разнообразные подсобные работы вроде кухни или боевого охранения. Комендантский взвод не исключение – туда идут все те, кто не успел пообтесаться на службе, или просто только попал в часть.
Чехословакия. Заграница. Все должно быть на высшем уровне.
Лейтенанту, будущему полковнику Крокодилу, доверили сорок таких вот отщепенцев, дабы привести их в чувство, привлекая к общественно полезному труду, да чтобы научить летеху основам управления людьми.
Задача простая: обеспечить на марше свободный проход колонне боевых машин. В наличии имеются два грузовика ГАЗ‑66, в каждом из которых сидит по двадцать бойцов, вооруженных жезлами регулировщиков, светоотражающими катафотами и устными наставлениями, как правильно перекрывать дорогу.
– Будь с ними построже! – напутствовал командир дивизиона, – Премудростей им не надо, все равно не поймут, половина из них по‑русски ни бельмеса. Научи простому, но так, чтобы от зубов отскакивало.
– Так точно! – отвечал лейтенант Крокодил.
С доверенными ему бойцами, большинство из которых были мусульманами из малоговорящих по‑русски республик Союза, лейтенант проводил занятия. До седьмого пота, что в прямом, что в переносном смысле. Даже не шпрехающие осознали, что основная их задача, когда идет колонна – не допустить никого ей наперерез, будь то машина, лошадь или сам шайтан во плоти. Применяя народные методы воспитания, подзатыльники и всем доступный для понимания мат, лейтенант добился знания основ и был спокоен за своих подчиненных.
Впереди колонны боевых машин растянувшейся километров эдак на пять, пилит грузовичок ГАЗ‑66. На каждом перекрестке из него высаживается несколько регулировщиков. Когда машина пустеет, она останавливается, пропускает вперед всю колонну, затем едет позади и собирает бойцов, высаженных из другой машины. Вот так, челноком, и осуществляется управление движением.
Регулировщики в этот раз справлялись со своими обязанностями отменно. И вовсе даже не потому, что знали правила движения или в совершенстве изучили жесты, которыми управляется поток автомобилей.
С них вполне хватало внешнего вида: ростом полтора метра в прыжке с табуретки, Худыйбердыев и его соплеменники, в форме на два размера больше нужного, потому что меньше на складах просто не бывает. Со зверским выражением лица, которое появилось в момент попадания в ряды славных ВС СССР, да так и осталось на нем до самого дембеля. В огромных сапогах и белой каске, натянутой по самые брови; с красными катафотами на белых ремнях, болтающимися на чахлом пузике и сутулой спине. Со здоровенными, похожими на булавы жезлами, которые на манер скипетра венчались большими красными, круглыми светоотражающими «солнышками», бойцы казались мирным чехам выходцами из страны зла. Кривоногие степняки, не знающие не только русского языка, но еще и страха, просто перегораживали перекрестки и не реагировали ни на что более, кроме приказов командира. Да и то, наверное, понимали лишь по голосу да тону смысл приказов.
Лик их был ужасен и приводил наблюдателей – пешеходов и автолюбителей – в состояние оторопи и, как следствие, очень способствовал выполнению своих обязанностей. Одним словом все шло хорошо. Колонна почти уже дошла до самого полигона, машина с лейтенантом Крокодилом стояла метрах в пятистах от последнего железнодорожного переезда, ожидая подхода колонны. Второй грузовик позади собирал регулировщиков, лейтенант расслабленно курил возле машины, с удовольствием думая, что с первой же ответственной задачей сумел справиться без происшествий.
Так он думал, пока рядом не притормозил уазик начальника штаба полка. Из него выскочил всклоченный подполковник, набрал в легкие побольше воздуха и заревел, как взлетающий истребитель:
– Лииииийтина‑а‑ант!!! Твою же мать!
– А? Что?! – слабо вскрикнул лейтенант Крокодил и выронил сигарету.
– Ты знаешь, что творится??
– Никак нет, товарищ подпо…
– А почему ты не знаешь, что творится?? Ты у меня сейчас всё, бля, узнаешь!!! Бестолочь! Такое простое дело умудрился запороть! Бегом… нет, пулей! Пулей к переезду и разбирайся там, как хочешь! – подполковник пыхтя запрыгнул в уазик и скрылся в облаке пыли. Лейтенант Крокодил, практически буквально «теряя тапки и роняя кал», помчался к переезду.
Первое, что бросилось в глаза, неправильное такое, это стоящий пассажирский поезд. Колонна как шла, так и продолжала идти нескончаемым потоком, а поезд стоял. Подумаешь, может остановка тут у него. Длительная. Очень.
Так успокаивал себя лейтенант до тех пор, пока не увидел надпись, извещающую, что поезд таки скорый. И таки да, пассажирский. И станции поблизости нету никакой. Это значит, что дрессированные абреки каким‑то образом остановили пассажирский состав и пустили перед ним технику, пугая чехов‑пассажиров. Лейтенант схватился за голову – забыл! Забыл же им сказать, что поезда нельзя останавливать, это же огромная неустойка за опоздание и срыв графика движения! И кто платить будет?
Когда Крокодил подбежал к переезду, то застал там Худыйбердыева в позе пугала (руки раскиданы в стороны, морда глуповато‑зверская, форма мешковатая, бормочет что‑то ругательное), машиниста поезда, который молитвенно возносил очи небу и что‑то кричал, судя по всему, тоже нецензурное. Завершал композицию командир полка, утирающий слезы, выступившие от смеха, и периодически вскрикивающий:
– Боец! Хи‑хих…. Ой не могу! Худыйбердыев, блин! Я ПРИКАЗЫВАЮ, слышишь меня? Тха‑ха‑ха! Блин, кому расскажешь, не поверят же. А, вот и ты, лейтенант, наконец‑то. Гы‑гы, блин.
– По вашему приказанию прибыл…
– Хи‑хи… слышь, лейтенант, ты его как так обучил, а? Он же меня не слушает вообще! Вот погляди. Эй, рядовой! Худыйбердыев!
Застывший в агрессивно‑пугающей позе кривоногий степняк даже не повел ухом на окрик.
– Видал? А теперь ты попробуй.
Лейтенант подошел ближе, а потом вдруг заорал:
– Худыйбердыев, бля! Какого х*я?! Я тебя чему учил, рыцарь без страха и упрека? Я из тебя еще сделаю достойного члена общества, бл*ть! – услышав знакомый голос и интонации, солдатик вздрогнул, подпрыгнул, повернулся, приложил клешню к каске и прокаркал:
– Стравия жилаю, таварища лийтинанта!
Командир полка позади буквально загибался от смеха, едва не скребя ножкой шпалы:
– Лейтенант, убери этого… а‑аха‑хаха… потомка Чингисхана с путей, блин. Пусть поезд пройдет. У нас уже и колонна вся ушла, а он стоит, состав не пускает.
– Вас срочно к командиру!
Подходя к командирской палатке, Крокодил услышал доносящийся из него громогласный смех и голос командира:
– Подъезжаю, короче, к переезду, притормаживаю, смотрю, поезд идет. Ну, думаю, пропустим сейчас и уже почти приехали. А тут этот… гы‑гы‑гы… как его, шизоид этот… выскочил на пути и замер истуканом. Под шлагбаум пролез, ножки свои куриные расставил пошире, лапки в стороны раскидал… Александр Македонский, бляха‑муха… и стоит. А поезд идет. Дал гудок – степняк стоит, набычился только. Дал второй гудок, подлиннее, типа свали пока не поздно, а то размажу по рельсам! Боец стоит! Мало того, жезл вскинул и пошел навстречу поезду!!! Нет, вы только представьте, товарищ генерал! Я бы там от страха обосрался, а этот в атаку с жезлом на поезд! – раздался оглушительный взрыв смеха, потом командир полка продолжил, – Поезд по тормозам! Искры из‑под колес, мат‑перемат, я там уже небоевые потери себе представил, все ужасы. А машинист смог‑таки остановиться. Буквально двух метров не хватило! Высовывается и как давай на Худыйбердыева орать, мол, уйди, дурашка, мы же опаздываем, нельзя так! Этот орел степной ухом не ведет. Думаю, пора вмешаться, вылезаю из машины, иду к нему, а он только покосился на меня и всё, никаких эмоций и реакций. Стоит как статуя Петру Великому в Ленинграде – хрен сдвинешь!
Дождавшись паузы в рассказе, лейтенант Крокодил робко кашлянул и сунулся в палатку:
– Товарищ генерал! Разрешите обратиться?
Командующий армии, багровый от смеха, обмахивающийся фуражкой, махнул разрешающе рукой.
– Товарищ генерал, так вот он, лейтенант, который так выдрессировал степняков! Они теперь только ему подчиняются! Да и то, если рявкнуть как следует!
Генерал всхлипнул и сказал:
– Молодец, лейтенант! Будешь ты толковым командиром, ха‑ха, это видно сразу. Дай ему батарею, через месяц другой, полковник, посмотрим, что получится. Да! И этих абреков, которые теперь только его и слушают, к нему в батарею переведи, – генерал лукаво посмотрел на Крокодила, – Ну что, сынок, не подведи меня. Твоя батарея должна будет стать лучшей, ясно?
– Так точно, товарищ генерал! – рявкнул лейтенант.
Так оно и стало. Так и началась карьера будущего полковника Крокодила.
«Истребителю танков…»
– Да пи*дец! Ну как ты ему втолкуешь, что такое буссоль и с чем ее едят? Что такое Основное Направление и какую рукоятку крутить, да на что нажимать надо, чтобы орудие бабахнуло? Он же по‑русски ни бельмеса. Во! То‑то! Практически никак! Одно странно, все эти товарищи волшебным образом понимали не менее волшебный русский мат.
Обычно как все было? Прихожу, запускаю взвод по секундомеру, смотрю, что Худыйбердыев и Мудаев тупят (не удивляйся, я их фамилии на всю жизнь запомнил), и ору: «Сержант Казаков, ко мне! Какого, мать твою, х*я, эти долбо*бы них*я не справляются? А? Я тебя спрашиваю! Даю сутки! Чтоб завтра все пучком было! Истребители танков, мать вашу!» и ухожу, или издалека наблюдаю, как сержанты «учат». Так сказать, передача эстфетной «палки» сверху вниз:
– Худыйбердыев, сука, ты куда снаряд потащил? Положи обратно в ящик! Что‑о‑о? «Не понимай»? Бля, иди сюда, сука, истребитель танков, ёп твою мать!! Ты чо, совсем тупой? Ты чо выставил? Почему пузырьки съеб*лись? Почему не на середине? Я тебе что говорил, орангутан, бля? Основное сорок пять ноль, а ты чо выставил? – и такой отеческий подзатыльник. – Муда‑а‑аев! Иди сюда. Бегом! Почему подшива грязная, ты, предок человека? Не успел??? Что ты сказал? Бегом марш подшиваться! Мля, истребители танков!
В результате, несмотря на незнание языка, эти «дети природы» от зубов знали уставы и боевую работу.
Как‑то раз, проводили совместные учения, мы и чехи. Создали сводные дивизион – моя батарея и две их. Лучшие батареи Западного и Восточного округов. Выезжаем на огневую. И ведем огонь. Долго ведем. Тут следует команда: «Стволы вверх, от орудий. К орудиям не подходить!»
Ну все, думаю, накрыли не то что‑то…
Через полчаса на огневую прибывают Министр Обороны Чехословакии со свитой и наших генералов куча, построил батарею, докладываю. А чехи, оказывается подумали, что мы в мою батарею переодетых офицеров засунули, чтоб, значит, их уделать, так хорошо отстрелялись. Не верили, что личный состав штатный.
– Твои? – спрашивают.
– Так точно, мои!
Ходит их Министр перед строем, по‑русски шпрехает довольно сносно, у каждого солдата останавливается, вопросы задает, а я за ним иду.
– Точно твои? – спрашивает.
– Могу по каждому солдату сообщить личные данные. Мать, отец, женился, крестился, и так далее.
Чех останавливается напротив бойца и с подозрением спрашивает фамилию, должность и прочее. Не верит, что перед ним обычные солдаты.
И тут он добрался до Худыйбердыева:
– Фамилия?
– Худыйбердыев я! – солдатик выпучил глаза от усердия и глухо добавил, – Бы‑ы‑ыля.
Министр вскинул брови:
– Должность?
Заминка на несколько секунд, потом Худыйбердыев выпалил одним махом:
– Истрыбытэл танков, ёп тваю мать! – единственное, что накрепко засело ему в память.
– Пи*дец… – потерянно прошептал сержант Казаков.
Некоторое время Министр Обороны Чехословакии потрясенно молчал, потом махнул рукой:
– Всё, я верю, это штатная батарея.
И ушел.
ЗЫ. За отличное выполнение задачи по ведению огня всему личному составу батареи были вручены ценные подарки. Худыйбердыев получил командирские часы, на которых заботливый сержант потом собственноручно выгравировал надпись «Истребителю танков…».
Как полковник Крокодил к генералу ходил
С другой стороны над тобой всё командование вплоть до Москвы, всевозможные армейские чинуши, штабисты, генералитет, и все они чего‑то от тебя хотят, потому что ты кормушка. Ты хозяйственная единица, тебе выделяют деньги и прочие материальные радости, и каждому золотопогонному хочется погреть руки на твоих складах. При этом для всех генералов ты кто‑то вроде крепостной души, обязан быть безответным, подобострастным и уметь при случае радостно и зычно орать «Ба‑ари‑ин прие‑ехал», изображая преданную стойку жополиза на задних лапках.
Как правило, от такой жизни большинство командиров полков и становятся такими дуболомно‑злыми и даже, при особом усердии, превращаются в генералов. Многие, но далеко не все. Если командир полка умен и бит жизнью, то он сумеет организовать свою жизнь и жизнь вверенной ему части таким образом, чтобы часть эту и командира оной уважали как подчиненные, так и начальники всех мастей. Орать, брызгать слюной, брыкаться ножкой и изображать имбецила в таких случаях просто бесполезная трата времени, гораздо лучше подойти к вопросу установления своей репутации с умом…
Полковник Крокодил, командир артиллерийского полка и мой отец, имел территориально выгодное место расположения. Полк находился почти в полусотне километров от штаба дивизии, то есть непосредственное начальство не так чтобы далеко, если вдруг необходимо решить какой‑нибудь срочный вопрос, но и не то, чтобы близко – если кому‑то вдруг захочется посмотреть, чем живет Крокодил и его полк, то можно успеть подготовиться к встрече.
Одно напрягало – генерал, по дурости своей, или из лени, а может и жизненного интереса ради, обожал командовать, глядя подчиненному непосредственно в очи. Так он острее ощущал свое превосходство, видя, как взмыленные полковники вытягиваются перед ним в струнку и изображают любовь. Потому Крокодилу приходилось чуть ли не ежедневно, а то и по нескольку раз в день седлать своего верного коня японского производства и мчаться к обожаемому командиру. Однажды ему это надоело.
Зазвонил телефон. Полковник Крокодил, наученный опытом, поднял трубку и установил ее примерно в тридцати сантиметрах от уха:
– Командир N‑го артиллерийского полка, полковник Ж. слушаю.
– Твою мать!!! – заорала трубка. Это был командир дивизии, – Ах ты (вырезано цензурой), деревенщина! Какого (вырезано цензурой) техника не готова к проверке (вырезано цензурой)??? Ты что там, совсем (вырезано цензурой)? А ну, (вырезано цензурой) живо ко мне!
– Не могу, товарищ генерал.
– Чего (вырезано цензурой)??? Живо, сказал!
– Согласно приказу командующего округом за номером…, ‑ принялся наизусть зачитывать Крокодил, – Командир не имеет права пользоваться в служебных целях личным автомобилем, равно как и служебным в личных. Правда, служебного автомобиля у меня нет – УАЗик вы мне уже год как обещаете, но так и не выдали, все топливо распределено на караульный грузовик и медичку. Не могу же я нарушать приказ командующего?
Генерал, видимо удивленный такой речью, в которой пестрели страшные слова «Приказ номер» и «Командующим округом», молчал. Потом он справился с собой и проскрипел:
– Умный, что ли? Лови тогда попутки, понял? Поезда останавливай (вырезано цензурой)!!!
– Есть, товарищ генерал! – ответил Крокодил и положил трубку.
После разговора он засек время, основательно собрался, запер кабинет и вышел из штаба. По пути он отловил своего зама и сказал ему:
– Значит так, Андрюха. С этого момента ты за меня. Будут спрашивать, куда я делся, отвечай, что убыл к командиру дивизии. Ясно?
– Так точно, товарищ полковник!
Потом Крокодил отправился домой. По дороге он купил пива и рыбки, по прибытию хорошо поужинал и устроился у телевизора.
На следующий день Крокодил встал часикам к двенадцати дня, упорно игнорируя истошные телефонные звонки. Надел форму, взял с собой вещмешок, в котором были уложены все необходимые по тревоге принадлежности, нацепил на себя сумку с противогазом и в таком виде залез в свою машину.
Неторопливо и спокойно, соблюдая все правила дорожного движения, полковник Крокодил добрался до штаба дивизии, не доезжая до него с километр вылез и дальше отправился пешком. Перед дверями штаба он тщательно присыпал ботинки и брюки дорожной пылью и поднялся к кабинету генерала.
Там орали. Стены тряслись, окна норовили прогнуться и лопнуть от звукового удара. Штабной писарь, сержантик, который должен был нести на подпись командиру какие‑то документы, уже битый час околачивался у двери, не решаясь постучаться и войти, поскольку попасть под горячую руку ему вовсе не улыбалось.
Генерал буйствовал, цветы в кадках вяли от мата, штабная кошка, и так не раз получавшая от генерала пинка, спряталась в подвале и тихонько вздрагивала от доносящегося голоса. Во всех остальных кабинетах царила полнейшая тишина, только скрипели по бумаге шариковые ручки – то впечатленные штабники записывали за генералом его витиеватую речь, чтобы потом выучить наизусть и блеснуть при случае.
– Найдите мне этого несчастного полковника! К ноге, к ногтю! Перед троном мне его поставьте и нагните раком! Не желаю ничего слушать! Доставить! Живьем, из‑под земли, спецназ на поиски! (Вырезано цензурой), (Вырезано цензурой), (Вырезано цензурой), (Вырезано цензурой).
– Ур‑р‑роды!!! – чуть переведя дыхание, продолжал генерал, – Потеряли командира? Потеряли, спрашиваю?? Где ваш командир?? МА‑АЛЧА‑АТЬ! Доставить его ко мне! На кресте! В терновом венке! Я его буду мучить! Пытать я его буду! Всю вашу часть я буду пытать раком! Вас не спасет НИЧТО!! Вам понятно?? (Вырезано цензурой).
Полковник Крокодил дождался очередного перерыва в монологе, коротко постучал и толкнул дверь вперед. Войдя в кабинет, полковник Крокодил отчеканил три строевых шага до огромного генеральского стола, мельком глянул на портрет президента, что висел на стене, приложил руку к фуражке и доложил:
– Товарищ генерал‑майор! Полковник Ж. по вашему приказанию прибыл! – Крокодил застыл, словно изваяние.
Командир дивизии растерянно смотрел на «пропащего» командира, открыв рот. Картина маслом – «возвращение блудного сына», плавно переходящая в полотно «Иван Грозный убивает своего сына».
– Э‑э‑э, – выдавил генерал. Телефонная трубка в его руках трепетно молчала. – Нашелся, твою мать…
– Так точно, товарищ генерал!! – преданность во взгляде, пожираем начальство глазами. Многолетние тренировки этого взгляда не прошли даром. Генерал смутился, но зато быстро отошел от удивления.
– Ты (вырезано цензурой), осел! (вырезано цензурой) где был?? (вырезано цензурой) я тебя спрашиваю!!! Тебя же пол армии ищет! Да я же прокуратуру на уши поставил! Да я же тебя с говном съем!
– Разрешите доложить?
– Что? Доложить?? Ну‑ка рискни! Давай‑ка!
– Вчера, в шестнадцать нуль нуль, я получил от вас приказ прибыть на доклад. Поскольку нарушать приказ командующего округа о запрещении пользования личным автомобилем я не имею права, то решил последовать вашему совету и добираться поездом. После сборов и проверки вещевого мешка, а так же предписанного уставом технического обслуживания противогаза (а вы, естественно знаете, что на марше у военнослужащего обязательно должен быть противогаз), я убыл из своей части в направлении ближайшей железнодорожной станции. Приказа выписать мне военные проездные документы не поступало, потому поезд я пытался ловить как попутку. Разумеется, ни один поезд не остановился.
– Да на вашем же полустанке вообще ни один поезд никогда не останавливается! – ляпнул генерал.
– Так точно. Попутку так же поймать не удалось и на шоссе, тогда мною было принято решение выдвигаться пешком. От моей части и до штаба дивизии, учитывая уже пройденный до станции путь – ровно пятьдесят километров. В боевом уставе, разделе «Марш и передвижение войск» указано, что скорость военнослужащего в пешем марше должна быть не менее трех километров в час. Следовательно, я должен был преодолеть пятьдесят километров примерно за семнадцать часов.
– Так. Полковник, что за чушь ты мне тут… – начал генерал, но Крокодил жестко прервал его.
– Нет уж, товарищ генерал. Вы дослушайте! – неожиданно для себя генерал заткнулся, – Итак, я продолжу. В том же уставе написано, что если марш длится более двенадцати часов, то должен быть дневной привал, продолжительностью три часа и вечерний отдых, продолжительностью не менее четырех часов. Кроме того, каждые два‑три часа должен быть часовой отдых. На преодоление полусотни километров несложно подсчитать – должно быть затрачено минимум сутки.
Полковник Крокодил посмотрел на настенные часы:
– Сейчас без пятнадцати минут четыре часа дня. Я прибыл на пятнадцать минут раньше расчетного времени. Если бы вы заранее назвали мне дату и время, то я бы прибыл к указанному сроку. Если вами будет выделена техника, автомобиль УАЗ, а так же дополнительное обеспечение его запасными частями и топливом, то я буду прибывать к вам на машине. В противном случае я буду действовать строго по уставу и добираться до штаба дивизии пешком. Я закончил, товарищ генерал.
Генерал долго молчал. Очень долго. У старательно ловящего каждый звук сержантика, что томился за дверью, закралось сомнение, что страшный полковник довел генерала до приступа, и безосновательно начал радоваться.
– Пошел вон! – прошипел, наконец, командир дивизии, выпучив глаза.
По словам того самого сержантика, таким тихим и, мягко говоря, обалделым, он своего генерала не видел еще никогда…
На службе полковник Крокодил появился спустя еще ровно сутки – а как же обратная дорога пешком? Следом за ним в части появился новенький УАЗик, а вызывать командира, по всякому поводу и без, к себе в кабинет генерал перестал.
На всякий случай…
Кличка
Лейтенанты, трое, прибыли в часть в пятницу вечером и успели уже ознакомиться со всеми «прелестями» дальневосточной службы и быта, а теперь должны были представиться новому своему командиру.
В дверь постучались.
– Войдите, – по‑командирски так, с подвыванием, от которого стыла кровь в жилах, сказал полковник Крокодил. Это для того, чтобы лишить входящего последних иллюзий.
Судя по выражению глаз молодого лейтенанта, который робко открыл дверь и с опаской заглянул внутрь, действие это достигло успеха.
Три строевых до стола, клешню к фуражке, форма выглажена, начищена, золотые парадные погоны блестят, как яйца у кота, глаза круглые, словно в заднем проходе застрял снаряд калибра 152 мм. В общем, зелень ушастая, неопытная, необученная. Придется обучать:
– Кто таков? А чего сразу не представился, лейтенант? А? Семёнов, не слышу! Лейтенант, ты мужик или нет? Офицер или тряпка половая? Почему я должен напрягать свой командирский слух, вошь ты подкованная! Вот ты свой почти командирский слух напрягаешь, когда меня слышишь, лейтенант? А как с бойцами будешь разговаривать? Смирно! Я не позволял расслабиться еще! Ты мне еще вон в углу на фикус поссы!! У‑у‑у, лей‑те‑нант! Документы! Так… понятно… к начальнику строевой, шаго‑ом арш! Следующий!
Следом за первым пошел второй, а потом и третий лейтенанты. Именно с командирского голоса, рыка, они начинали понимать, что попали вовсе не в ясли, и тут никто не будет подтирать им сопли, как в училище, а будут драть, драть и драть, пока они не станут полностью справляться со своими обязанностями.
Периодически, на разных этажах штаба, в разных кабинетах, раздавались вопли всяческих командиров и начальников: «Лиийтинаант! Кто так входит? Так может входить только моя престарелая бабушка, но и она так не ходит, слышишь, лейтенант? А знаешь почему? Потому что у нее выслуга сорок лет! Подтянись! Заправиться!!».
Полковник Крокодил усмехался в усы – часть воспитывала свое молодое пополнение.
Вечером, когда все дела были закончены, полковник Крокодил направлялся к своему дому. Тропинка петляла по лесочку, и где‑то за кустами, в темноте уже не видно было, стояла беседка‑курилка. Оттуда донеся печальный, наполненный осознанием своего положения «жопа круглая, полная», вздох.
– Мда‑а‑а, мужики. Это ваще. – говорил один из новых лейтенантов.
– Угу, – немногословно согласился кто‑то.
– Я, когда заканчивал училище, думал, что «лейтенант» это звание… А это не звание! Я даже не знаю… это кличка какая‑то!!
Полковник Крокодил беззвучно хихикнул и пошел дальше. Его служба Родине уже подходила к концу, скоро на пенсию. Их же служба только начиналась. Ничего, ничего! Привыкнут и будет им легче. Когда‑то и у полковника Крокодила была кличка «Лииийтинант!!!»
Как полковник Крокодил от малярии лечился
Частенько случались длительные командировки в такую глухомань, что даже трудно словами описать, но, привычный к трудностям, Коронел Жакарэ никогда не жаловался. В этот раз полковника Крокодила, вместе с переводчиком, отправили за семьсот километров от столицы страны в «город» Матало. Население этого богом забытого места составляло около десяти тысяч человек, проживающих в основном в глинобитных хижинах с соломенными крышами. В городе не было даже электричества, что там говорить о телефонах, водопроводе и канализации. Жуткое место. Рассадник смертельных болезней. Но Крокодилу было не привыкать.
Вместе с ним, в качестве провожатого, отправился ангольский генерал, имеющий при себе сокровище – спутниковый телефон, единственную связь с внешним миром. Однако, как только самолет приземлился и все из него выгрузились, генерал заявил:
– Вот что, Крокодил. Тебя сейчас встретит здешний командир части, устроит тебя, покажет чего и где, будешь его учить. А я уезжаю.
– Куда?
– В свое племя, давно я там не был, – генерал белозубо улыбнулся, запрыгнул в джип и исчез в облаке дорожной пыли.
– Что ж, будем осваиваться, – решил коронел.
Две недели он добросовестно учил чернокожих бойцов стрелять из минометов и орудий, показывал и рассказывал устройство оружия, проводил полевые занятия. В общем, вошел в ритм местной жизни сразу и без особенных проблем. Отсутствие обыкновенных бытовых удобств, конечно, мешало, но не настолько, чтобы поступиться своими обязанностями. Так бы, скорее всего, было бы до самого конца командировки, пока однажды утром отец не смог самостоятельно встать с постели: его разбила невероятная слабость, тошнота, бил постоянный, изматывающий озноб.
– Денис! – позвал своего переводчика отец, – Денис, я себя что‑то неважно чувствую.
Денис подошел, внимательно осмотрел бледное, все в поту лицо и сказал:
– У‑у‑у, Виталий Палыч, кажется у вас того…
– Что, того?
– Малярия. Надо срочно к врачу.
– Ну, веди, коли уж так.
Кое‑как одевшись и взяв оружие, они вышли на улицу и тихонько побрели по скрюченным, словно радикулитом, узким и грязным улочкам, в поисках больницы. Они проходили через целые дворы, заваленные мусором и костями животных, через улицы, по которым вместо воды ручейками текли испражнения. И посреди всего этого играли маленькие дети и ходили полуголые негры, одетые лишь в кольца на шее, да набедренные повязки. В эти районы города Крокодил никогда не забирался.
Голоногие, с пробитыми носами, в которых торчали львиные клыки, негры молча указывали направление, куда идти.
Пройдя через площадь посередине городка, вытоптанную негритянскими плясками, выжженную солнцем, офицеры наконец‑то дошли, куда хотели. Догадались они об этом, когда увидели длиннющую, в несколько сотен метров, очередь из больных и не очень чернокожих – детей, стариков, женщин, которые сидели или лежали на земле. Очередь стремилась к трем небольшим, как и везде здесь, глиняным домикам с соломенными крышами и нарисованными на стенах красными крестами. Местный аналог поликлиники общего назначения. Как выяснилось, это было единственное на двести километров в округе лечебное заведение.
Пройдя вдоль очереди, Денис остановился у входа, одной рукой придерживая моего отца, чтобы тот не упал от слабости:
– Требуется срочная помощь, господину полковнику плохо. Кто нам может помочь?
Навстречу вышел сам эскулап:
– Никто. Видишь, какая очередь?
– Нет, это ты не видишь, – возразил зло Денис, – Ты представляешь, что с тобой сделают, если белый полковник умрет?
– Хорошо, – сказал милостиво эскулап, – Идите к моим медсестрам. Пусть сделают анализ крови…
Два часа спустя Денис и полковник Крокодил опять шли в сторону лечебницы, узнать результаты анализа. Отца бил крупный озноб, ноги подкашивались, и с каждой минутой становилось все тяжелее и тяжелее нести автомат на плече. Тошнило ужасно, прямо выворачивало наружу, хотелось прилечь где‑нибудь в теньке и уснуть. Отдохнуть… Полежать, хотя бы просто полежать!
Отец не заметил, как потерял сознание. Он упал прямо на камни, расшиб руку и плечо и очнулся только на носилках, уже в жилище местного доктора.
Денис обернулся, увидел, что Крокодил пришел в себя и сказал:
– Плохо дело, Виталий Палыч. Анализ крови готов…. У вас три креста.
– Что еще за кресты? – борясь с дурнотой, спросил отец.
– Это обозначает степень запущенности малярии. Четыре креста – когда склеивают ласты. Завтра к полудню у вас будет четыре креста…
Некоторое время отец переваривал ситуацию.
– Так. Что мы можем сделать?
– Надо звонить в Луанду, чтобы за вами выслали самолет. Они так делают, вы ведь важная персона.
– У нас нет телефона, – мрачно ответил отец, – Этот долбанный генерал, который в свое племя умотал, сейчас по саванне голышом с копьем бегает, а телефон у него вместо красивой безделушки болтается на шее. Какие еще есть варианты? Ближайший город у нас какой?
Переводчик немного задумался:
– Ближайший – Лубанго. До него стовосемьдесят километров.
Отец тихо выругался. Он помнил, как совсем недавно он вместе с охраной ехал чуть более сотни километров больше девяти часов. В Анголе, особенно на периферии, все дороги или взорваны, или заминированы. Даже на КамАЗе не везде можно проехать. Только на танке разве что.
– Так тоже не пойдет. Предположим мы управимся с дорогой за двенадцать часов, найдем телефон и позвоним. Пока там примут решение, пока вышлют самолет, пока меня доставят в госпиталь… Лечиться будем здесь! Переводи этому, как его, доктору.
Денис обернулся и перевел врачу:
– Ты где учился?
– Нигде.
– Вообще нигде? Ты не учился в СССР?
– Нет, – пожал плечами шаман.
– Может быть, ты учился во Франции? У тебя есть вообще медицинское образование?
– Нет. Мой дед лечил, отец лечил, теперь я лечу.
– Ты умеешь лечить малярию?
– Да, но его лечить не буду, – Шаман указал пальцем на лежащего на носилках отца.
– Почему? – нахмурившись, спросил отец.
– Мои лекарства только для черных, – важно сказал шаман и сложил на груди руки.
– Вот как? Денис, переведи‑ка этому расисту, – сказал отец, поднял автомат и отстегнул рожок, – Видишь патроны?
Шаман кивнул, не меняясь в лице. Полковник Крокодил усмехнулся в усы и передернул затвор, все так же лежа на носилках. Наставил ствол на негра:
– Я считаю до трех, переведи ему, Денис. Я считаю только до трех, потом начинаю стрелять. Мне терять нечего и я заберу тебя, старик, с собой, если ты не станешь меня лечить.
Дождавшись, пока сказанное дойдет до негра, отец положил на спусковой крючок палец и веско сказал:
– Раз! – у негра стали округляться глаза. Он понял, что белый вовсе не намерен шутить.
– ДВА! – усилил давление Крокодил.
Шаман сдался:
– Хорошо, хорошо!!! Хорошо! Не стреляй, я буду лечить! Только ты должен написать мне расписку, что если ты умрешь, или станешь инвалидом, то не имеешь ко мне никаких претензий!
Деваться было некуда, дурнота заливала глаза темнотой, и отец согласился…
Шаман быстро собрал какие‑то травы и намолол из них порошков. Потом смешал их разных пропорциях и упаковал в шесть маленьких кулечков:
– Смотри, белый. Первые три дня, один раз в день, ты должен пить вот этот, желтоватый порошок. Потом, если выживешь, пей этот, коричневый. Тоже три дня. Я сделал все, что мог, остальное в милости богов.
Отца унесли в его домик и дали выпить лекарство, после чего он забылся тяжелым, словно могильная плита, сном…
На утро он почувствовал себя значительно лучше! Еще через пять дней лечения – прыгал как двадцатилетний. Лекарство испуганного шамана подействовало. Немного подумав, отец достал из сумки подаренный ему кем‑то литровый виски и направился к доктору.
– Держи, – кое‑как выдавил из себя отец на местном наречии, без переводчика было тяжело, – Это тебе, шаман. Как видишь, я здоров. У меня только один вопрос. Почему же ты, скотина, такой расист? Почему ты не хотел меня сразу лечить? Не все ли тебе равно, черный или белый, если человеку плохо, и он умирает у тебя на глазах?
Шаман улыбнулся:
– Ты не так меня понял, белый. Мне действительно все равно кого лечить. Просто мои лекарства делались веками для черных и черными. И никто не знает, как они подействуют на белого. Я потому и сказал написать расписку, вот она, забери обратно. Я не хотел убить тебя своими снадобьями, чтобы потом пришли военные и убили меня…
После этой истории отец решил, что второго шанса уйти от какой‑нибудь экзотической болезни у него может и не быть, и стал готовиться к отправке на родину. Расписка до сих пор лежит у него в бумажнике, как напоминание о том, что одни и те же слова можно понимать совсем по‑разному.
Как полковник Крокодил на сафари ходил
Полковник Крокодил, мой отец, недавно переболевший малярией, восторга по поводу намечающегося сафари не испытывал, он уже мыслями был в самолете, который направлялся в сторону России, но остальные военные советники, как могли, переубеждали его:
– Палыч! Ну, чего ты, в самом деле? Чего потом рассказывать будешь на родине?
– Уж поверьте, теперь мне найдется, что рассказать и без этой дурацкой охоты.
Но доводы разума на сослуживцев никак не действовали. Они твердо решили устроить настоящие проводы по всем африканским правилам, а в них, в частности, входил и пункт «Охота». Последний довод предъявил старший команды военных советников генерал‑лейтенант М.:
– Палыч, а если я приказываю? – и хитро так улыбнулся.
И куда деваться?
В общем‑то, набор для охоты уже есть. Ах да! Там же еще должна быть машина и, кажется, собаки…
Есть машина? Две? Джипы? Джипы, это хорошо. А с собаками как быть? Как съели давно? Кто посмел? Негры? Тогда вместо собак возьмем негров. И еще виски… ящик… Или лучше даже два, мы же с ночевкой поедем. И патронов побольше. И закуски. Только не бананов, они во где у меня уже, достали…
Примерно так руководил сборами генерал‑лейтенант М. Наконец, где‑то после обеда, когда спало то пекло, которое способно выжечь у вас на голове плешь значительно быстрее чем жена, процессия тронулась в путь, в глушь, в саванну, больше смахивающую на пустыню. Господа офицеры уверенно скрутили крышки с литровых бутылок виски и сафари началось.
Ехали почти час. Дичи не было.
– Что за черт? – поинтересовался старший экспедиции у переводчика.
– Что за черт? – поинтересовался переводчик у проводника, увлеченно крутившего рулевое колесо.
– Война, – лаконично ответил водитель.
– Война, – перевел переводчик начальнику.
– Ну и что? – не понял генерал.
– Дык звери же тоже не идиоты. Когда стреляют, они уходят. Пока еще не возвращались.
– Да‑а‑а. Дела, – задумался начальник и рассеянно огляделся. – О! Глядите! Там кто?
Все повернулись в указанную сторону. Где‑то на расстоянии в полкилометра, под огромным баобабом, виднелось что‑то желтое, почти сливающееся с ландшафтом, количеством три штуки.
– Похоже, что это львы, – определил переводчик.
– Будем охотиться на львов! Бинокль мне! – генерал вскочил и поднес к глазам прибор, – Точно львы! На‑ка, Палыч, погляди! Кр‑р‑расавцы!
Крокодил принял бинокль и посмотрел на будущую свою жертву. Львы оказались какие‑то чахлые, облезлые и усталые. Их хотелось покормить с руки морковкой и почесать за ушком. Львицы со впалыми боками, лежали, прислонившись к баобабу и высунув розовые тряпочки языков. Если бы не периодическое подергивание выщипанными хвостами, Крокодил бы подумал, что львы уже подохли из презрения к охотникам.
Пока полковник Крокодил рассматривал дичь, остальные, разгоряченные спиртным, уже готовили автоматы, то бишь пытались непослушными пальцами прицепить к Калашам магазины.
Крокодил с интересом принялся наблюдать за приготовлениями, негры же, наслышанные на что способен пьяный русский офицер на охоте, благоразумно спрятались за машину. Спустя минуту мата и сопения началась стрельба.
Львы слышали, конечно, автоматную трескотню, но или сильно устали, или просто подумали, что с такого расстояния им ничего не угрожает, но не ушли никуда. Господа офицеры жизнерадостно шмаляли по полрожка сразу в сторону живности, подбадривая друг друга – «Мазила! Смотри, баобаб скосишь!»
Когда первый запал поугас, а львы как сидели в теньке, так и остались сидеть, один из проводников тихо спросил Крокодила на местном диалекте португальского:
– Коронель Жакарэ (полковник Крокодил), быть может, стоит сказать господам офицерам, что лучше подъехать ближе?
– Думаю, не надо. Им и так весело.
– Палыч, а ты чего? – генерал повернулся и заметил что «именинник» не участвует в празднике.
– Да нафиг оно мне надо?
– Охота! Это же охота! Сафари! Тут надо стрелять!
– В кого? В этих несчастных, худых и облезлых львов? Ну, хорошо, даже если с такого расстояния я кого‑нибудь из них шлепну, то что дальше?
– Ну… это… Значит, удалась охота. Шкура там будет…
– Да? И что мне делать с этим потертым ковриком? Я даже не спрашиваю, как ее снимать. Кто мне позволит ее из страны вывезти? Да и вообще, после очереди из автомата это уже не шкура будет, а не пойми что. В общем, если вам нравится, то продолжайте. А мне чего‑то не хочется.
– Как знаешь, – пожал плечами генерал и с прежним задором вскинул автомат.
Расстреляв по пять рожков каждый, но так и не попав по везучим львам, господа офицеры немножко подустали и проголодались. Проводники, правильно поняв выражения их лиц, отправились к ближайшим более или менее густым кустарникам, чтобы устроить там импровизированный пикник. По дороге военные советники прихлебывали виски, хохотали, вспоминая стрельбу и в результате вынесли общий вердикт – генерал М. несмотря на то, что артиллерист со стажем, не попадет даже в жопу слону.
– Будто вы лучше, – улыбаясь, кричал генерал и размахивал бутылкой. – Я хоть в баобаб попал, а вы?
Пока добирались – наступил вечер, а потом, сразу, практически без перерыва, ночь. В Африке нет такого понятия как «вечер». Сумерки там длятся пять минут, как раз можно успеть выкурить сигаретку, наблюдая, как солнце резко проваливается за горизонт, и, окрашенные было оранжево‑красным, легкие облака тут же наливаются чернотой и небо гаснет, словно лампочка. На черном полотне небосвода вспыхивают громадные искры звезд и следом приходит долгожданная прохлада в непроглядной темноте, которая начинается сразу за кругом, освещенным светом фар джипа.
По‑первости такое даже пугает, хочется крикнуть «Включите свет, дышать темно». Но потом привыкаешь и даже не обращаешь внимание.
Подъехали к небольшой рощице, редкой и сухой, но в темноте кажущейся просто чащей. Первым делом выгрузили ящик виски, складные стульчики и закуску. Устроились и принялись дальше праздновать отъезд полковника Крокодила, пока проводники рубили сухие кусты на костер и ставили палатки на ночь…
Саванна тихо шумела ветром, издалека откуда‑то раздавался тоскливый рык, очевидно львам было скучно и им снова хотелось дневного представления со стрельбой и криками. Изредка кто‑то шумно вздыхал, будто подтверждая эмоции львов…
Шумно вздыхал.
Кто‑то.
Рядом.
Крокодил на всякий случай прислушался. Точно! Кто‑то вздыхает.
– Мужики, слышите?
– Что? – генералу М. было хорошо и покойно. С его точки зрения день прошел не зря. Ему казалось, что теперь‑то точно будет, что рассказать внукам.
– Дышит кто‑то.
– Где?
– Да вроде где‑то недалеко.
– Ну и что, – отмахнулся было генерал, но потом опять раздался этот самый печальный, сильный и глубокий вздох «Ффффууууухххх‑ССссс».
– Оппа! – удивился переводчик
– Ффффууууухххх‑ССссс, – ответили ему из темноты.
– Эй, Мбонга! – громко зашептал переводчик, – Иди сюда!
Главный проводник, который только что разжег костер, кивнул и подошел:
– Мбонга, а что это?
– А?
– Ну это, слушай, – из темноты снова раздалось тяжелое дыхание.
– Упс, – только и смог выдавить из себя Мбонга и даже в свете костра было видно, как лицо его посерело.
– Чего это ты?
– Я… господин, это, наверное… – лепетал Мбонга, больше всего на свете ему хотелось куда‑нибудь улететь.
– Да что ты его спрашиваешь? – возмутился генерал, – Давай, включай фонарь и сами посмотрим.
– Не надо, господин генерал! Не надо! – отчаянно замахал руками Мбонга, – Надо тихо. Уйти тихо. Собрать вещи. Собрать виски и уйти! Не ходить смотреть – уйти!
– А чего там?
– Забыл, – сокрушался Мбонга, – Слово забыл!
– Ну, вспоминай пока, а мы поглядим, – отрезал генерал, схватил мощный фонарь на длинной ручке, автомат и пошел на звуки. Следом за ним, гуськом, потянулись и остальные офицеры. Полковник Крокодил пошел в числе первых – его разбирало любопытство, несмотря на испуг Мбонги.
Звук раздался уже совсем близко, буквально в паре метров. Генерал вскинул фонарь, которым светил себе под ноги, чтобы не споткнуться и направил луч прямо. В луче показалось что‑то большое, морщинистое и серое. Очень большое. У него было две ноги и еще что‑то болталось по середине.
– Кто это? – шепотом спросил генерал.
– Не понятно, посвети вокруг, – посоветовали сзади.
– Ой, а знаете на что это похоже? – сказал переводчик, – На такую огромную, большую такую жопу…
– Вспо‑о‑омнил! – раздался сзади крик Мбонги, – Элефанте! Это Элефанте!!! Бегите оттуда!!
Смысл сказанного дошел до всех не сразу.
– Слон! Твою мать! – сообразил полковник Крокодил.
Будто услышав его слова, огромное серое с ногами крупно вздрогнуло и гулко зашевелило кустами, разворачиваясь. «Фуууххссс???» вопросительно просопел разбуженный слон, повернулся к людям и подслеповато заморгал маленькими глазками в луче фонаря.
– А‑а‑а – сначала как‑то неуверенно и тихо начал переводчик.
– А‑А‑А!!! – подхватил генерал, роняя фонарь.
– А‑А‑А‑А‑А, бля‑а‑а‑а‑а!!! – заорали военные советники и, не разбирая дороги, ломанулись прочь.
– Фуухххссс! – обиженно фыркнул слон и потрусил следом.
Спотыкаясь и падая, господа офицеры ворвались в лагерь и запрыгнули в джипы. В них, дрожа аки осиновые листы, сидели проводники, машины были уже заведены.
– А‑А‑А!!! – кричал генерал, показывая себе за спину, где шумел элефант.
– А‑А‑А!!! – соглашался с ним Мбонга, дергая дрожащими руками рычаг переключения скоростей. Ему страшно мешал висевший на плече автомат и он, не долго думая, выкинул его прочь. Наконец, взревев двигателями, джипы, будто леопарды, прыгнули с места и понеслись в саванну, прыгая по кочкам.
Ехали долго. По крайней мере, достаточно долго, чтобы убедиться в том, что слон их не преследует. Остановились, отдышались.
– Вот, дела‑а‑а, – протянул генерал, успокаиваясь и закуривая.
– Мда, – поддержал Крокодил.
– А почему никто не стрелял? – спросил проводник.
– А ты почему не стрелял? У тебя же тоже автомат был, – ехидно спросил генерал.
– Забыл… – покраснел переводчик.
– Вот и мы… забыли. Да и слона с одной очереди не завалишь, он тебя еще потом растоптать успеет.
– Ну и ладно, плохо только, что мы всё там оставили.
– Да…
– Почему же всё? – хитро усмехнулся Крокодил.
– А что взяли?
– Самое главное, – Палыч кивнул на багажник, там, чудом не разбившийся вдребезги, стоял ящик виски.
– Оппа! Это кто постарался? Ты, Мбонга? Молодец! Хвалю! Вот что ты слова забываешь, это плохо, а что сообразил ящик захватить, это ты молодец!! – генерал снова воспрял духом, – Ну что, мужики! Удалось сафари?
– Удалось, еще как!
– Понравилось? – спросил генерал у полковника Крокодила.
– Ага, весело, блин, – улыбнулся Крокодил.
– Ну вот! Будет что вспомнить! А знаешь, что у нас будет дальше по плану?
– Что, – насторожился Палыч.
– Сафари африканское, будем считать, у нас было, следующим пунктом африканское трофи!!! На уазиках!
– Не, не, не! Не надо, – схватился за голову полковник Крокодил.
Как полковник Крокодил старшим машины был
Идиотизм, ей богу! Ездить с непривычки совершенно неудобно и опасно – постоянно задумываешься над этим действием и теряешь контроль за дорогой. Что я, что полковник Крокодил, не понимаем изысканности извращения конструкторов.
Еще Крокодил никогда не понимал, зачем, перед тем как выезжать на перекресток надо включать первую передачу, доехать до середины перекрестка или поворота, затем включить вторую передачу, выбраться на ровный участок дороги и врубить третью.
Будучи старшим машины, он постоянно пытался внушить водителю‑солдату, что так делать не надо, потому что опасно и глупо:
– Дурень, ты зачем так делаешь? Вруби первую, на ней проезжай перекресток, там, за поворотом, уже за рычаг надергаешься, да на педальки понажимаешь!
Солдат каждый раз оправдывался привычкой и соглашался, что так делать нельзя, но все равно каждый раз делал по‑своему.
– Смотри, доиграешься когда‑нибудь! – ворчал лейтенант. И оказался прав, накаркал.
ГАЗ‑66 уверенно ковылял по дороге к родной части. В кабине находился только старший машины лейтенант Крокодил, водитель, да был еще груз в кузове. Ехать оставалось совсем немного, вот‑вот уже, почти. Добрались по узкой грунтовке до «железки», проходящей прямо через лес, остановились, осмотрелись – поезда не видно. Для верности еще и прислушались, поскольку дорога в паре сотен метров делала поворот и скрывалась за лесом – слышно тоже ничего не было.
– Ну, поехали, – скомандовал лейтенант.
Боец (да, он тоже из соплеменников Худыйбердыева), выжал сцепление раз, второй, врубил первую передачу и нажал на педаль газа. Грузовичок пернул, запыхтел, и сонным осликом поплелся через переезд. Когда он забрался на насыпь, боец снова выжал сцепление и перевел рычаг на нейтраль.
– Твою мать! – завопил в конец разозленный этими эволюциями лейтенант, – Я кому, стенке всю дорогу говорил, что так нельзя делать?! Врубил первую, так и езжай на ней, пока не переедем!
Зная характер моего отца, солдатик перепугался, пробормотал что‑то вроде «Мешельбе, шебельме», и попытался вернуть все в состояние «Как было». Зачем‑то пару раз нажал на все педали сразу и быстренько задергал рукоятку.
Обидевшись на такое к себе отношение, газончик громко чихнул и заглох.
Прямо на рельсах.
– Мля! Дарвин бы тобой гордился, поскольку ты и есть то самое неизвестное звено между обезьяной и человеком! – рявкнул лейтенант, – Заводи давай.
Водитель послушно повернул ключ, грузовичок расстроено огрызнулся и заводиться отказался. Откуда‑то издалека послышалось эхо, подозрительно напоминающее перестук колес поезда.
– Чего сидишь? Заводи еще раз, – заволновался лейтенант.
– Не саводица! – сообщил после пары безуспешных попыток солдат. Перестук колес перестал быть эхом, а превратился во вполне осязаемый звук. «Тук‑тук, тук‑тук» – примерно с таким музыкальным сопровождением к вам и приближается пиз*ец, если вы застряли на переезде. Запомните это.
– Я тебе дам, не заводится! Ой, мама, роди меня обратно… Доставай коловорот! Да шевелись же быстрее!
Лейтенант выпрыгнул из машины и с тревогой прислушался. Едет падла, стучит! Солдат вернулся с коловоротом – изогнутой буквой «зю» железкой, с помощью которой, воткнув оную в морду машины, путем вращения на манер мясорубки, автомобиль заводится, например, если сел аккумулятор, или если его водитель полный идиот.
Дрожащими руками пристроив коловорот к молчаливой морде газончика, лейтенант и боец принялись бешено вращать ручку. Грузовик безжизненно трясся в ответ на геройские действия по приведению его в чувство и признаков желания завестись не подавал.
Из‑за поворота вырулил поезд и понесся на неудачников военных. Перестук превратился в набат, лейтенант буквально чувствовал, как седеют на загривке волосы и сердце потихоньку опускается ближе к пяткам в тщетной надежде дезертировать из зоны боевых действий.
«Что же делать? Толкать? Не осилим. Бросить и бежать? Замучаюсь объяснялки писать и платить из зарплаты. Сначала меня командир убьет, потом жена» – лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации Крокодил.
Машинист, наконец, заметил непорядок и поезд громко, угрожающе и требовательно загудел. Этот звук едва не добавил к общим неприятностям еще и мокрые штаны, но зато значительно ускорил работу головного мозга.
– Передача! Ставь на передачу! На первую!! – закричал он солдату.
Водитель запрыгнул в машину, и, глядя одним глазом на приближающийся состав, а другим пытаясь уследить за своими трясущимися руками, исполнил пируэт «два притопа, три прихлопа».
Отец все это время, забыв дышать, крутил ручку. Мертвый грузовичок, переведенный на передачу, ме‑е‑едленно двинулся вперед – лейтенант раскручивал его карданный вал.
– Ты чего там уселся, мудак! Иди помогай! – приказал лейтенант солдату. Видимо от страха, водитель переключил передачу, да так и остался сидеть в кабине, заворожено глядя на поезд.
В четыре руки дело пошло веселее. Скорость возросла раза в два! С пятнадцати сантиметров в секунду до тридцати! Заглохший грузовичок буквально ползком убирался с пути поезда.
Еле успели! Пронесшийся мимо состав толкнул машину в борт, в самый краешек, да поцарапал краску. Еще минут десять оба счастливых неудачника просто лежали пластом рядом с капризным газончиком, пытаясь отдышаться.
– Сука ты, – сипел лейтенант, – в нарядах у меня сгниешь!
– Я фсе понил, фсе понил! – сипел в ответ солдатик.
– Ты бы у меня еще попробовал не понять! – прорычал в ответ лейтенант и на всю жизнь зарубил себе на носу мудрость: «Никогда не мешай водителю».
Как полковник Крокодил в отставку вышел
Когда этот великий момент настал – полковник Крокодил стал полковником в отставке – мой отец радовался как ребенок, нежданно‑негаданно умудрившийся дернуть Деда Мороза за бороду, а та оказалась настоящей…
Это ж, блин, сколько свободного времени!! Это ж, блин, никем командовать не надо!! Ну, кроме крохотной собачки Кузи, карликового пинчера. Это ж, блин, все праздники дома, с семьей, байки травить, а не с «любимым личным составом» дневать и ночевать!
Одно сплошное счастье эта пенсия.
В общем, как все догадались, долго пенсионерствовать без дела полковник Крокодил не смог. Сразу как‑то скучно стало, по телику сплошь домы два всякие, книги все перечитаны уже, и пошел он на работу устраиваться. Обивать пороги месяцами отставному полковнику не пришлось. Уже через пару дней он вступил в новую должность заместителя генерального директора «по общим вопросам» и одновременно начальника охраны довольно крупного центра отдыха, который находился недалеко от города на берегу живописного озера. Там было все, чего мог бы захотеть клиент на отдыхе: свежий воздух; озеро; небольшие, уютные коттеджи; ресторан; дискотека; бильярд; боулинг; сауна; и, разумеется, охрана. Русские же не могут отдыхать без приключений? А кого надо найти в качестве начальника охраны, чтобы мог успокоить разбушевавшегося бизнесмена, да без применения грубой силы? Полковник для такого дела как раз подходящая кандидатура.
Вот и стал бывший командир полка командиром отделения – была почти тысяча человек в подчинении, а стало аж восемь! Зато каких! Ор‑р‑рлы! Плечи во! Загривки во! Мозгов – во! К концу недели четверо из восьми «бойцов» полковником Крокодилом были нещадно уволены за пьянство, остальные зато, поняв, что тут не малина, а новый начальник шутить не любит, начали работать, как положено. В общем, опять управление личным составом, никуда от этого настоящему командиру не деться…
Предновогодние дни это страдная пора. Корпоративные вечеринки, просто выезды на выходные, в общем, работы хватает. Клиент прёт денежный, возбуждённый, как лосось на нерест, надо только не дать ему, родимому, нечаянно перегулять и натворить глупостей.
Очередной заезд был примечателен тем, что отдыхающие прибыли практически без вещей, зато багажник каждой машины был доверху забит водкой… Отдыхающих было семнадцать человек, среди них была только одна женщина, и приехали они всего на двое суток.
– Основательно подготовились, – пробасил один из охранников.
– И как только добрались? Они же все косые уже, – задумчиво сказал полковник Крокодил и подвел итог, – С ними будут проблемы.
Сразу после прибытия, едва успев разместиться по коттеджам, галдящая орава ломанулась в ресторан на ужин. Каждый «тайно» волок с собой по бутылке водки, наивно пряча ее в кармане или за пазухой. Крокодил, не мешая этому буйству конспирации, дождался пока за одним из столиков, тщательно шухерясь, не распечатают бутылку, а потом отправил туда официантку с наказом:
– Выбей чек на тысячу рублей штрафа, отнеси тем бедолагам.
Бедолаги, естественно, принялись возмущаться:
– За что??
Крокодил немедленно появился рядом со столиком.
– За эту бутылку, господа. Если вы внимательно читали наши проспекты, то должны были заметить пункт о том, что приносить свое спиртное у нас запрещено. А знаете почему?
– Ну и почему???
– Потому что, если бы вы все‑таки прочитали проспект, то нашли бы там один очень хороший пунктик… В нашем центре отдыха любое спиртное, повторяю – ЛЮБОЕ, можно употреблять в неограниченных количествах бесплатно! Это входит в стоимость путевки. Вам мало целого бара? – и он широким жестом указал на бар, уставленный рядами шампанского, вина, водки, коньяка и прочих радостей простого трудового человека.
Один из клиентов немедленно принялся копаться по карманам и достал мятый проспектик. Минуту поизучав его, он без возражений достал тысячную купюру и положил ее на поднос официантки:
– Ну а теперь‑то что нам делать?
– Теперь можете допивать свою водку.
– Но мы на эту тысячу еще оторвемся на вашем баре! – предупредил клиент.
– Как вам будет угодно.
– Может, пора бы уже прекращать это? – с сомнением спросил охранник.
– Пока не надо, клиенты отдыхают, веселятся. Ничего противозаконного пока не происходит…
Будто дождавшись именно этих слов, один недоделанный Марис Лиепа понял, что коварный стол намеренно ставит ему подножки и вообще ведет всяческую подрывную деятельность, из‑за которой, например, дети в Африке голодают! Решив устранить помеху мировому процветанию, танцор, вопя, будто бабуин в брачный период, начал изничтожать стол, проводя коварные приемы и уклоняясь от ответных ударов. Танцору тоже было несладко – стол явно не собирался сдаваться без боя и скоро у борца за справедливость даже появилось несколько синяков.
– Ну теперь‑то можно?
– Теперь – можно, – разрешил Крокодил, – только деликатно, без увечий. Увести буяна в коттедж, выставить счет.
Двое охранников с энтузиазмом скрутили покрытого боевыми отметинами отдыхающего и понесли его к выходу. Отдыхающий сопровождал эту операцию мало цензурной бранью и грозился позвонить кому‑то, грозному, как сам Господь, и устроить тут всем «кузькину мать».
Праздник продолжался…
– Ты тут главный? – хрипло спросило огромное нечто и нависло над Крокодилом. Небольшие, пьяноватые глазки тупо уставились на начальника охраны, который размерами и объемом бицепса вовсе не пугал.
«Ничего себе, лось!» подумал отец, «и что мне с ним делать?», потом оглянулся и заметил, что его охранники, в принципе, размерами лосю не уступают.
– Ты главный?? – угрожающе переспросил пришелец.
– Я. Какие проблемы?
– Ты чо тут моего кореша обидел? Опух совсем?
– Это который тут мебель ломал?
– Ну и чо?
– А ничего. Посидит пока в коттедже, завтра расплатится за причиненный ущерб и будет продолжать отдых.
– Ты чо, не понял? Он не будет платить, а ты не будешь тут больше работать.
– А ты, собственно кто? – рассердился Крокодил, – Кто ты такой, чтобы мне тут претензии предъявлять?
– Я? – удивился громила.
– Ты, ты! Чего уставился, как баран на новые ворота! Соображай быстрее! Отвечать на вопрос!
– Да ты… Ваще уже нюх потерял?!? Да я… да я!!
– Заело? Кто таков, откуда взялся?
Громила злобно запыхтел, достал из джинсов красные корочки и мстительно ткнул их в лицо Крокодилу. Отец аккуратно извлек из сарделькоподобных пальцев документ и внимательно его прочитал.
– Так, так, так. Старший лейтенант милиции Заполуйко… Оч‑ч‑чень интересно. Будем знакомы, а я полковник, – заявил Крокодил, захлопнул корочки и подчеркнуто медленно опустил их в карман своего пиджака.
Здоровяка при виде этих манипуляций чуть не хватил Кондратий. Словно рыба, он несколько раз открыл и закрыл рот, потом выдавил:
– Э! Э‑э‑э‑э! Куда? – потом, с некоторым опозданием до его крохотного мозга дошла фраза, в которой фигурировало слово «полковник», – Эт самое… товарищ полковник…
Крокодил важно отвернулся от хлопающего глазками милиционера и направился на улицу. Моментально сдувшийся и потерявший весь свой гонор Заполуйко посеменил следом:
– Товарищ полковник… товарищ полковник… отдайте документ…
– Какой такой документ?
– Ну, удостоверение…
– Какое такое удостоверение? Молодой человек, вы крайне неуважительно относитесь к старшим, это должно наказываться.
– Я…
– Что?
– Я больше не буду, – пролепетал громила.
– Запомни, старший лейтенант Заполуйко, документы никогда, понимаешь? Никогда не передаются в чужие руки! Чему тебя только учили, бестолочь?
– Э‑э‑э… я…
– Не мямли! Держи свое удостоверение, – Крокодил достал корочки и протянул здоровяку, – Милиционер, тоже мне. Разбираться он приехал, кореша выгораживать. Значит так, сейчас валишь отсюда, чтоб я тебя больше не видел, а своему этому другу скажи, что на первый раз он заплатит штраф заведению в двойном размере, на второй раз шутки уже закончатся. Ясно?
– Ясно…
– Как ты сказал? – нахмурился Крокодил.
– То есть, так точно, товарищ полковник!
– Свободен.
Неизвестно, каким образом о происшествии стало известно всем остальным отдыхающим, но пыла у них как‑то поубавилось и до конца отдыха они вели себя нормально, без происшествий.
– Ну как, пап, нравится работа? – спросил я отца
– Ничего так, посмотрим. Вроде непыльная работенка. И платят неплохо. А главное – интересная! Много новых людей, много новых историй…
Как полковник Крокодил в армию попал
Пока они сыты и довольны, пока их никто не тревожит – ты им не нужен. Но стоит перестать кидать им в вольер куски сочного мяса, как они начнут бросаться на всех подряд, будут стараться порвать, урвать, напиться крови. И в этот момент, сынок, ты должен сам стать зверем, только страшнее и сильнее, чем любой из них. Тогда ты выживешь.
Полковник Крокодил
Да любой из них наделал бы в штаны, доведись ему попасть в середину 70‑х годов в Ленинград и случайно пойти не той дорогой, да не по тому району мимо какой‑нибудь путяги или заводского общежития.
Да, все именно так, как вы и подумали. До того, как попасть в армию, Крокодил был именно ПТУшником. Одновременно работая, учась в вечерней школе, а затем в ПТУ, мой отец мечтал стать военным и прикладывал для достижения своей цели массу усилий. Ни блата, ни денег у него не было, а всю жизнь прозябать слесарем или сварщиком Крокодил не собирался. Потому он учился.
ПТУшное общежитие вообще не располагает к философским размышлениям и не способствует повышению уровня образованности, зато она способствует закалке характера и учит, как выжить. Это почти тюрьма, даже в чем‑то хуже тюрьмы, потому что бывшие школьники, еще не солдаты, но и не студенты, крайне жестоки. Как все взрослеющие подростки. Драки в общаге случались регулярно. Иногда с применением холодного оружия. Иногда заканчивались увечьями, редко – смертью.
Всякое бывало.
Внешне телосложения хрупкого, невысокий и от того кажущийся хилым, первое время в общаге Крокодил был объектом нападок. Первое время. И совсем недолго. Очень быстро будущий Крокодил заработал репутацию крайне опасного, даже дикого противника – он нигода не защищался, он всегда нападал ! Его не смущали ни габариты врагов, ни их вооруженность, ни отсутствие у себя правильных навыков боя. Зато у него был опыт уличных драк. Тех самых страшных уличных драк, про которые не любят говорить и боятся вспоминать…
Он рвал руками, рвал зубами, без раздумий применял тяжелые предметы. Сразу было понятно, что он, не задумываясь, пойдет до конца. Он выживал. Вскоре уже местные бугаи боялись его, затем стали уважать. А потом и друзья появились.
Второкурсники, которым каждое утро надо было выходить на уборку территории, не могли упустить шанс и не воспользоваться таким количеством бесплатной и безответной рабочей силы.
Далее от первого лица:
– Рано утром, часиков в полшестого, приходили курсачи и поднимали пару человек абитуриентов. Вручали метлы и отправляли плац подметать. Не знаю, по какому принципу они устанавливали очередность, но, так или иначе, однажды утром добрались они и до меня. А я что? Почти всю ночь физику зубрил, спать хочу – жуть. Какая там уборка территории?! Подходит, короче говоря, ко мне курсант, и давай расталкивать. Я говорю:
– Отвали. Я спать хочу.
– Вставай! На территорию топай.
– Пошел нах*й, сказал!
– Чего?? А ну вставай, душара! – и одеяло с меня сдергивает.
Ну я так ме‑е‑едленно поднимаюсь, полглаза только открыл, подхожу к табуретке, аккуратно одежду свою перекладываю на кровать, поднимаю эту табуретку и со всей дури тому курсачу ее об голову, табуретка аж треснула…
Курсантик как стоял, так и осыпался в проходе, вместе со своей метлой, а я опять спать лег. Потом, сквозь сон, видел, что за ним другие пришли и унесли. Думал, инцидент исчерпан.
Вечером поздно сидим в КИДе, готовимся. Учебниками обложились, сидим, зубрим. Слышу, дверь открывается, оборачиваюсь – ба! Знакомые все лица! Тот курсант, которого я табуреткой отоварил, с забинтованной башкой, а с ним еще трое, здоровенные, со штык‑ножами, наряд, стало быть, во главе с сержантом‑громилой.
– Который? – спрашивает сержант у забинтованного.
– Этот, – говорит болезный и на меня показывает. Абитуриенты почуяли, что паленым пахнет и потихоньку свалили.
– Ты чего, совсем ох*ел что ли? Ты, душара, не на того наехал, – говорят мне.
А я отвечаю:
– Мужики, шли бы вы отсюда, мне учиться надо.
– Ты нам еще поуказывай, что делать! Встать, когда со старшими разговариваешь!
– Я не только указывать умею, но еще и показывать, куда идти, – сказал я и встал, – А если я все‑таки встал, то ты, сука, сейчас ляжешь!
– Ты чо, разобраться хочешь? – и на меня так идет. Лосяра такой.
Ну откуда же ему знать про мое прошлое‑то? И про то, что я без ножа никогда и никуда…
– Да! Хочу! Ну что, поговорим? – достаю нож. Ну знаешь, складной такой, огромный, с клинком как у финки, в две ладони. Раскрываю я, значит, этот кынжал и на этого воина пру как товарняк.
Тут‑то он и сдрейфил. Нож увидел. Увидел, что держать я его умею, и что шутить не буду. Забинтованный так вообще побледнел, чуть не кондратий его хватил:
– Эй, парни! Не надо! Он же псих! Пошли отсюда, потом разберемся. Найдем удобное время.
И они ушли.
До самого поступления, пока я экзамены не сдал, меня никто не трогал.
После зачисления мне звонят «на тумбочку» и говорят:
– Иди на КПП, к тебе кореша пришли.
А я после КМБ и присяги, весь стриженый, в новенькой форме, худенький. Не солдат, а посмешище. Вообще стать потерял, ну да ты сам такой был, первокурсником. Иду, значит, через плац, вижу, что за мной из казармы выходят те самые трое, которые со мной разобраться хотели. Заметили, куда я пошел и за мной потопали. Ну‑ну, думаю, пусть топают.
Захожу на КПП, а там все мои ПТУшные кореша! Федя Кривой, Леха Ломаный, Витек Мотыга, с которым я в первый день схлестнулся и так жестоко его избил, что он под кровать от меня прятался. Еще много народу было, человек двадцать. Узнали, что я поступил и пришли поздравить. Где они сейчас… сидят небось… и то в лучшем случае.
– А‑а‑а‑а! Блин! Глядите, пацаны, он все‑таки поступил!
И стоят амбалы такие, рожи в шрамах, волосня нечесаная, синяки на полморды, кулаки сбитые, огромные. Лыбятся и по спине меня хлопают:
– Ты чего такой худой? Не кормят в армаде что ли? Бросай ее нахер! Давай обратно в путягу! Совсем дохлый! Блокада!
Так меня и прозвали потом, кстати, Блокадой.
Поворачиваюсь я назад и вижу, как те три орла, курсанта, смотрят на эту свору зверей и глаза у них круглые‑круглые!
А я говорю своим:
– Так, пацаны, у меня бабло есть и сегодня первое после присяги увольнение! Пошли в кабак, я угощаю.
Ох и погудели мы! Ох и погудели! Но вернулся я все‑таки вовремя. Захожу на КПП и вижу, что все эти трое второкурсников вместе с отоваренным мною по кумполу табуреткой в наряд по КПП заступили.
Захожу. Они стоят и смотрят на меня с опаской и больше нету никого. То есть вот они все четверо и все мои. Подхожу к сержанту:
– Вопросы есть?
Молчит.
– Вопросы, спрашиваю, еще какие‑нибудь есть?
– Н‑н‑нет, – видать знал он, что с такими как я и мои кореша не шутят.
– Вот и славно.
Кличка Блокада тогда ко мне приклеилась. А с тем болезным мы потом подружились. Да ты видел его, помнишь, высокий такой подполковник?
P.S. Училище Крокодил закончил с золотой медалью.
Операция «Медвед»
(извините, но по‑другому не назвать!)
Однажды вечером, когда он уже совсем собрался было уходить со службы домой, ему позвонил дежурный по части и сказал:
– Слушай, тут дело такое, твой караульный не хочет на пост заступать.
– Это кто у меня там такой умный выискался? – поинтересовался отец.
– Ефрейтор Кекуа.
– Да не может такого быть! – не поверил отец. Он очень хорошо знал Кекуа, азербайджанца, очень толкового солдата из хорошей семьи. Исполнительный, всегда подтянутый и чисто выбритый, уважающий начальство, он просто не мог выкинуть такой фортель.
– Может, может! – заверил дежурный, – В общем, сходи в караулку, разберись.
Будто чувствуя неприятности, отец взял с собой табельный пистолет…
В караулке стоял шум, гам и вообще творились всяческие безобразия, центром которых оказался пресловутый Кекуа. Несмотря на свой малый рост, он выглядел внушительно, ибо был зол. Он кричал:
– На пост нипайду! Там цирка! Пониль миня, сиржант? Нипайду на пост!
Сержант пытался как‑то успокоить явно больного на всю голову подчиненного и доверительно, как обычно говорят с капризными детьми, увещевал:
– Ну конечно, цирка! Я тебе верю. Только успокойся, – а потом добавлял себе под нос: «Ну и что с тобой таким еб*нутым теперь делать?».
– И что здесь происходит?? – отец сердито насупился, – Кекуа! В чем дело? Почему службу нести не хочешь??
Кекуа моментально вытянулся во фрунт:
– Никак нет, товарища капитан! Хачю! Но баюс!
– Кого боишься?
– Тама на посту цирка ходит! «У‑у‑у» гаварит, «р‑р‑ы‑ы‑ы» гаварит! Страшно.
«Вообще клиника», подумал отец.
– А мне ты эту цирку покажешь?
Ефрейтор помялся с ноги на ногу и неуверенно посмотрел на командира:
– Вам покажу, товарища капитана, – наконец решился он.
На посту было холодно и бело . Одиноко стоящая вышка, почти весь ушедший в землю склад боеприпасов, да тайга кругом, вот и вся картина.
Хотя…
Отец подошел к вышке, осмотрел снег вокруг нее и достал пистолет. По маршруту часового виднелись следы сапог, но вот из леса явно кто‑то выходил, и, судя по всему, этот кто‑то был медведь! Не долго думая, отец развернулся и отправился в часть, не забыв, естественно, забрать с поста часового.
– Какая же это цирка, Кекуа?? Это же медведь из леса приходил!
– Забыль я медведь! Медведь в цирка видель. Цирка помню, слово медведь не помню! – горячился ефрейтор, тем не менее довольный, что его правильно поняли.
Доложив командиру части о том, что в районе поста бродит медведь‑шатун, и выйдя из его кабинета, капитан и не подозревал какие последствия это может вызвать! Он, конечно, знал, что командир немножко больной на голову, но чтобы до такой степени!
Жизнь в полку закипела, немедленно были вызваны из ближайшего города аж пятеро бывалых охотников, которых отправили по следам. Спустя несколько часов охотники вернулись и доложили, бормоча сквозь бороды:
– Там эта… короче… на острове они.
– Они?? – не понял командир.
– Они. Там эта… не один медведь. Там четыре медведя. На остров по льду ушли.
«Четыре медведя – это серьезно» подумал командир, «Тут охотниками не обойдешься»
На утро было выделено две роты солдат! С оружием. И два БМП, на которые даже установили пулеметы. Всем были выданы боеприпасы. Мало того, прапорщикам и офицерам были вручены гранаты.
В кабинете командира состоялся военный совет, где по всем правилам военного искусства была разработана операция по уничтожению медведей. На столе разложили карту местности, на ней флажками и красным фломастером были обозначены БМП и пехота. Стрелками нарисовали маршруты наступления на остров. Его следовало окружить, перекрыть все пути отступления, продвинуться вглубь, обнаружить противника и безжалостно оного уничтожить.
Ошалевшие от такого количества подмоги охотники попробовали возмутиться, дескать шум и все такое, спугнут зверей, но командир ничего не желал слышать. Как это обычно бывает, на плацу состоялся строевой смотр с выявлением недостатков, затем был дан час на устранение этих недостатков и повторный строевой смотр. Командир, жутко довольный, прогуливался вдоль строя, с гордостью рассматривая свое воинство. Мой отец лишь зажмуривался, не в силах поверить в происходящее.
Наконец, часикам к шести вечера, вся эта шобла выдвинулась к месту проведения операции. Пока добрались и заняли позиции, уже стемнело окончательно. Командир высунулся из своего уазика и прокаркал что‑то невнятное в мегафон, после чего снова юркнул в машину. Все поняли, что пора начинать.
Сначала пошли БМП, за ними широкой цепью шли бойцы с автоматами и прапорщики, сжимающие в потных ладошках гранаты и пистолеты. Наличие бронированной техники внушало‑таки спокойствие и уверенность в своих силах, правда не до конца. Ну как американцам в Ираке.
Мудрые охотники решили в этом безобразии не участвовать и тихонечко расположились себе на полянке, возле костерка, да с канистрочкой ядреного самогона.
Командир ждал.
Вскоре раздались первые выстрелы. Судя по всему, из пулемета БМП. Палили от души, не жалея патронов. Грохнул взрыв. В воздух, обалдев от такого перформанса, взлетели птицы и ломанулись подальше от этого дурдома в лес. Круг преследователей постепенно сужался, стрельба усиливалась. Складывалось стойкое ощущение, что ведется тяжелый бой, и медведей на острове оказалось не менее сотни. Причем вооруженных.
Через полчаса радиостанция разразилась восторженным докладом:
– Товарищ полковник?? Докладываю – медведи не обнаружены!!
– Как это, бля, не обнаружены? – взревел командир, – А чего палили тогда?
– Дык, это… на всякий случай! По кустам!
– Да там, небось, и кустов на острове уже не осталось! Вояки, блин! Всё, возвращаемся.
Командир разочаровано закурил, глядя, как из леса цепочками выходят его люди, строятся, считаются, матерятся. Выехали БМП, экипажи которых выглядели жутко довольными и уставшими, еще бы, так славно в войнушку поигрались. Мудрые охотники степенно поднялись со своих коробов и потушили костер. Проверили и зарядили ружья.
Когда из леса стал выходить последний взвод, всё и случилось. Медведи ведь не дураки оказались, услышав звуки стрельбы они просто спрятались на окраине островка и тихонечко переждали шумиху. А вслед за последними людьми поднялись и бросились в атаку.
Четыре громадных, злых, голодных бурых медведя, поднялись из‑за малюсенького чахлого кустика и жутко заревели. И вовсе не «ПРЕВЕД». Впечатление они произвели что надо! Бедные солдатики, большинство из которых были выходцами из теплых, южных республик Союза, просто заорали, выпучив глаза, да, побросав автоматы, бросились врассыпную.
Командир, сидя в машине, от удивления и неожиданности открыл рот и выронил сигарету себе на штаны. Медведи не стали размениваться на мелочи, и, проигнорировав перепуганных солдат, с немыслимой скоростью поскакали прямо к командирскому уазику.
Полковник икнул, потом огляделся. Странно, но водитель, подобно джинну из сказок, уже успел испариться, героически оставив командира самого разбираться со своими проблемами. Уже через несколько секунд, по словам свидетелей, его видели ныряющим в БМП и задраивающим за собой люк. Большинство же остальных вояк, включая пулеметчиков и прапорщиков с гранатами, просто остолбенели и смотрели на происходящее, как на интересный фильм.
Не спящими оказались только охотники. Осуждающе крякнув в бороды и поправив усы, они, не торопясь, обстоятельно и деловито вскинули ружья, прицелились и залпом выстрелили.
Затем, почти без перерыва выстрелили еще раз. И еще.
Командир снова икнул, потом зашипел от боли и заерзал, выбираясь из машины. На его штанах виднелась обгорелая дырка от сигареты. Рядом с машиной, не добежав буквально десятка метров, лежали на снегу четыре медвежьих туши…
Как это принято в Вооруженных Силах, по результатам «войсковой операции» и последующего разбора, произошло награждение непричастных и наказание невиновных. А что охотники? А ничего. Так же обстоятельно и деловито они собрали вещички, пожали руку все еще охреневающему полковнику, да отправились восвояси.
Как полковник Крокодил в наряд ходил
Изредка случались разнообразные проверки и весь личный состав строили на плацу. Приезжий генерал ходил потом вдоль строя, и, внимательно выпучив глаза, подолгу смотрел в лица офицеров. Трудно сказать, что именно он силился в них увидеть, поскольку печатью интеллекта его собственное лицо омрачено не было…
Но такие проверки практически никогда не были неожиданными, о них узнавали заранее и заранее готовили слушателей к этой неприятной процедуре – заглядыванию в пустые, навыкате, генеральские глаза.
В этот раз построение оказалось для моего отца неожиданностью, придя утром на занятия, он оказался почему‑то не в классе, а на плацу, не очень понимая, что он здесь делает и зачем его сюда вытащили.
– Равняйсь! Сми‑и‑ирна! – прогремел полковник, начальник факультета. Залетный голубь шарахнулся голоса и об окно. – Первая шеренга четыре, вторая три, третья два, четвертая один шаг вперед. Ша‑а‑аго‑о‑ом МАРШ!
Выдав такую мудреную формулу, полковник еще некоторое время пытался отдышаться:
– Та‑а‑ак, что‑то мне это все не нравится, – пробормотал отец и покосился на соседа справа, – Слышь, Сань, а по какому поводу нас тут праздник‑то? Что случилось?
– Потом скажу, лучше делай как я, – прошипел Саня, а потом с ним стали твориться странные метаморфозы. Ростом 190 сантиметров и косая сажень в плечах, майор Саня вдруг как‑то скособочился (скосоё*ило его, как верно заметил Крокодил), согнал глазки в кучку к переносице, расправил ремень и пустил дебиловатую слюну…
Поразившись такому искусству превращения из бравого офицера в подзаборное чмо, отец тем более заподозрил неладное, но повторять путь из бабочки обратно в гусеницу, как продемонстрировал Саня, не решился. Не для того в армию пошел, не для того спортом занимался. Вместо этого отец выпрямился, расправил плечи, молодцевато поправил усы и сотворил «преданный» взгляд, который так любят командиры всех рангов.
Вместе с начальником факультета вдоль строя ходил комендант Академии, придирчиво осматривал слушателей и тихонько командовал понравившимся ему:
– Шаг вперед, шаг вперед, – задержавшись у майора Сани, комендант скорчил рожу типа «Наберут, бля, дебилов» и отправился дальше, к стоящему на вытяжку моему бате.
– Вот, смотрите, как выглядеть надо, – похвалил комендант, – Шаг вперед!
Путем такого нехитрого кастинга было выбрано десять офицеров, остальных командиры благосклонно отпустили на занятия, а потом ошарашили «счастливчиков» новостью:
– В Академии со следующего месяца возобновляются наряды для слушателей. Вы, как наиболее достойные, посменно будете нести службу Дежурными по Академии, остальные станут ходить в наряды по столовой. Не так часто как вы, конечно, но ведь вы же лучшие!
Тут уж отец позавидовал Сане и погоревал, что так виртуозно исполнить дебила ему не суждено. Станиславский потерял великого актера в лице майора Сани.
Со следующего дня, в течение месяца, каждый день после занятий, для десятка обреченных проводились занятия по строевой подготовке, изучению уставов, а так же строевые смотры. В общем, тот еще ад, тут уже не до занятий, гоняют майоров с капитанами, как молодых бойцов в учебке.
По результатам обучения еще и зачет сдавали! Во как! В наставниках у будущих защитников служебного пистолета и книги «Приема и сдачи наряда» был лично сам комендант, то есть все было очень серьезно.
Итак, наступил он ! Час «Ч». Крокодила поставили дежурным по Академии!
Старательно неся службу он не спал всю ночь, пытаясь ко всему прочему догнать своих однокашников в учебе, поскольку уже успел значительно отстать. Раннее утро и коменданта вместе с ним он встретил сверкающими, красными с недосыпа глазами. Но полковник не заметил этого. Как настоящий деятельный военный (читай долбо*б с рождения) полковник решил провести с Первым Дежурным последнюю тренировку перед… ВНИМАНИЕ! Встречей Самого!
Звучит, да? По крайней мере, когда полковник говорил об этом, его лицо принимало торжественное выражение. Еще бы, это же сам генерал‑полковник! Начальник Академии! Значит, встретить его надо не просто хорошо, не просто отлично, а идеально!
С шести утра и до половины девятого, позабыв в азарте про то, что дежурный не спал и даже не завтракал, комендант гонял его по плацу, стремясь добиться своего, одному ему известного идеала.
– Бля, да не так! Что ты как бочонок переваливаешься? Ногу тяни! Выше! Выше, кому сказал! Жопу не отклячивай! И запомни, машина Самого (секунда благоговения) останавливается вот здесь, видишь? – отец видел, на том месте где останавливалась машина был нарисован белый круг, обозначающий место встречающего его дежурного. Судя по тщательности, рисовал круг комендант лично. – До круга от дверей ровно четыре шага строевым. Не ползком, не переваливаясь, как пингвин, а строевым, нах! На исходную! Блин, показываю. Бестолочь, смотри. Значит, подъезжает машина, ты выскакиваешь, четыре строевых и открываешь дверцу, вот так.
Полковник невероятно изящно, как вышколенный лакей, полусогнулся, открыв воображаемую дверцу, потом выпрямился:
– Вылезает нога в штанах с лампасами, а ты уже должен стоять смирно. Только он выберется из машины весь, сразу кричишь «Сми‑и‑ирно‑о‑о!», – рявкнул комендант. На свою голову снова залетевший в Академию голубь, опять шарахнулся об стекло. – Генерал‑полковник тебе так ручкой помашет, типа «Вольно, вольно», но ты только руку от башни уберешь. Потом, на пол шага за спиной Самого, идешь и докладываешь о том, что случилось за ночь. Понял, бестолочь?? А потом открываешь ему входную дверь, вот так.
Полковник благородной рысью рванул к здоровенным, трехметровым дубовым дверям и в полупоклоне открыл их.
– Все понял, мудак? Смотри мне, не дай бог облажаешься, я тут, неподалеку буду…
Комендант скрылся и вскоре из‑за угла показался его любопытный глаз.
Батя, голодный, не выспавшийся и злой, с гудящими от строевой ногами, остался встречать въезжающую через ворота черную волгу. Вот он, момент истины!
– Сми‑и‑ирна‑а‑а‑а! – рявкает Крокодил.
– Бля, рано! – тихонько доносится из‑за угла.
Из машины, пыхтя и ворочаясь, вытаскивает свою стапятидесятикилограммовую тушку генерал‑полковник. При росте в 160 он кажется просто колобком. «И это я‑то, как пингвин?», порхает нечаянная мысль.
– Вольно‑вольно, – добродушно и сонно ухает начальник академии, и, переваливаясь с ноги на ногу, медленно и важно, направляется к дверям.
Отец, аккуратно семеня позади, делает доклад, потом, обогнав Самого, первым подскакивает к дверям. Потом тянет их на себя… Первым в помещение входит пузо, а потом его владелец.
И вот черт его знает! То ли оттого что не спал ночь, то ли оттого что не завтракал, а может от волнения и тренировок, но Крокодил не может удержать трехметровую тяжеленную дверь на могучей пружине еще петровских времен. В тот момент, когда поле видимости неторопливо покидала жопа генерала, руки бати не выдержали и дверь, со скоростью близкой к световой, понеслась к точке рандеву с жопой Самого!
Отец зажмурился.
Сначала раздался тяжелый, мощный удар‑хлопок, и полтора центнера тушки генерала влетели в здание как пробка от шампанского в потолок.
Следом за звуком вылетел из‑за угла перепуганный комендант, не перестающий материться. Выглядел он как Папа Римский, на глазах у которого сожгли Библию. Комендант ворвался внутрь, по привычке принимая позу полупоклон, и побежал к растерянно потирающему жопу генералу.
– Новичок‑с, вы уж извините! Больше не повторится!
– Я вам, бля, повторю, – возмущенно пробасил генерал. Парочка удалялась внутрь холла…
Отец остался стоять на плацу в гордом одиночестве.
Больше его в наряды не ставили.
Как полковник Крокодил и советники вкусное готовили
Уж больно надоели засиженные мухами прилавки малюсеньких негритянских магазинчиков, в которых из съестного можно купить печеных червей, а из спиртного только местное подобие пива странно‑желтого, водянистого цвета.
В супермаркете было непривычно чисто и даже как‑то уютно – ярко горящие лампы прилавков и стеллажей; строго, как на параде, выстроенные рядами бутылки элитного алкоголя; тихая музыка; призывно улыбающийся вышколенный персонал – душа просто отдыхала после пыльных пустынь и влажных, вонючих джунглей. Как дети в зоопарке, господа офицеры, пооткрывав рты, разбрелись по магазину кто куда рассматривать красивые этикетки и ронять скупую мужскую слюну при виде французских коньяков, виски и немыслимо дорогой русской водки.
– А‑а‑а! Мужики, сюда! – истерично взвизгнул вдруг один из генералов. Звук доносился из района замороженных полуфабрикатов. Офицеры, сурово сдвинув брови, аля «Наших бьют?!», ломанулись на звук.
– Вы только посмотрите!!! – воскликнул генерал, завидев товарищей и тыкая пальцем в морозильник. В глазах его светилась нежность и любовь, какая не снилась, наверное, его жене.
– Что там? Что? – загалдели остальные, опасливо вытягивая шеи.
– Пельмени! Там же пельмени, мужики! Понимаете? В Африке – пельмени! Я ж по ним соскучился как… Они мне полгода уже снятся по ночам!
– Где пельмени? – не поверил второй генерал и протолкался к холодильнику. Там лежали самые обыкновенные мороженные равиолли, судя по всему, даже итальянские.
– Это равиолли.
– Да какая разница?! Они же вкусные!
– Угу, никто и не спорит, – согласился второй генерал и, напряженно шевеля губами, стал вчитываться в ценник. – Оба‑на!
– Чего? – всполошился виновник сбора. В его глазах все еще плескалась радость находки.
– Знаешь, сколько стоит этот мелкий пакетик на четыреста грамм? Если перевести ихние тугрики на наши, то будет где‑то 750 рублей. Ты еще скучаешь по пельмешкам?
Суровая правда жизни раздавила генерала, взгляд его потускнел, все существо его принялось выражать депрессию и неразделенную любовь. Офицеры переглянулись, им было жаль коллегу.
– Да ладно, зачем нам эти чахлые равиолли? – сказал полковник Крокодил. – Руки из жопы у нас не растут. Возьмем, да сами сделаем!
– И то верно! – поддержал генерал и тут же начал командовать, кому куда бежать и что покупать к будущему кулинарному шедевру…
А тут такое.
Кто‑то из господ офицеров в темпе замешивал тесто, кто‑то давил и замачивал хлеб, кто‑то вычислял пропорции для фарша, сколько свинины и сколько говядины надо класть, остальные вооружились стаканами, но почему‑то держали их пустыми и дном вверх. На глазах негров творилось таинство приготовления русских пельменей!
– А я ж у нас в Сибири такие пельмени делал, ага! Пальчики оближешь! – хвастался один генерал.
– Медвежьи?
– И медвежьи бывало! Кстати, самые вкусные! Бывало с охоты приедешь, целую медвежью тушу на пельмени пустишь, несколько бочек продукта получалось – и в сени, или сразу в снег, чтобы хорошо замерзли! Всю зиму ели, а они будто вчера сделанные, здоровые такие.
– А мы на дальнем востоке еще из рыбы делали, из красной.
– И как?
– Ну как, вкусно, конечно, но из мяса оно лучше, без вопросов.
Когда ингредиенты были полностью готовы, тесто раскатано, а один из полковников был назначен на выделывание из этого теста кругляшей посредством стакана – началась лепка! Процесс этот, как известно, творческий, и не такой простой, как кажется неискушенным потребителям полуфабрикатов. Это же надо лепить пельмешку с любовью, тщательно соблюдая древние каноны: мяса больше, теста меньше. Тесто тоненькое быть должно, но не рваное, края пролепливать следует аккуратно и без спешки, тогда пельмень получается на загляденье плотненьким и кругленьким, так и хочется сожрать его сырым!
Да! И важно не переборщить с солью и специями! И еще обязательно нужны «счастливые пельмени» пару штук. В счастливый пельмень в мясо запихивается пуговка, и тот, кому он достанется будет, само собой, невероятно счастлив в недалеком будущем, может быть даже скоро улетит нахрен из этой гребанной Африки…
– Сколько лепить‑то? – пыхтел один полковник.
– Давайте по тридцать?
– Какие тридцать? – возмущался полковник Крокодил, – Ты на пузо свое посмотри, тыж не меньше сотни сожрешь! Давайте хоть по полста!
– Полста – хорошо!
Угробив на свой кулинарный опыт почти весь день, господа офицеры накрыли на стол, выставив в центр несколько запотелых бутылок водки и виски, приготовили глубокие тарелки, хлеб, специи и прочую посуду. На плиту в торжественной обстановке водрузили огромную кастрюлю, и, когда вода закипела, в нее аккуратно, как самое дорогое, погрузили пельмени.
– Ну! За почин! – тут же провозгласили тост. И выпили.
– Ну! За успешное всплытие! Они там как? Всплывают же?
– Ага, один появился!
Выпили.
– А воду‑то посолили!?!? – вдруг всполошился генерал и вскочил.
– Да посолили, посолили, – успокоил Крокодил, – Не волнуйся ты так.
– Тогда давайте еще выпьем! За Родину!
Выпили…
Выждав положенные десять минут варения и выпив по нескольку рюмок, офицеры столпились у плиты и аккуратно подняли крышку. Заглянули все вместе. До негров‑охранников донесся разочарованный вздох и многоголосый мат, охранники, подозревающие, чем это может закончиться, боязливо втянули шеи…
В кастрюле плавали сплавленные в единую вареную массу пельмени. Целый день труда, ожиданий, мечтаний и воспоминаний о Родине пошли коту под хвост. Офицеры глухо урчали матом, напоминая голодных цепных псов.
– Всё… Всё пропало, – поскуливал генерал‑зачинщик. Остальные траурно светили недобрыми глазами.
– Тогда за упокой! – поднял рюмку второй генерал.
Выпили не чокаясь.
– Это что же получается? Выбрасывать? Эх‑х‑х.
– Ну почему выбрасывать, – флегматично заметил полковник Крокодил. – Давайте обзовем эти пельмени ленивыми и сожрем…
– Верно мыслишь, Палыч! – похвалил генерал, – Ну, за сообразительность!
Выпили, закусили «ленивыми пельменями». Понравилось, повторили.
Потом вдруг все схватились за телефоны и, не сговариваясь, принялись названивать в Россию жёнам.
– Клава! – кричал в трубку багровый от разочарования и выпитого генерал, – Клава, ты меня слышишь?
– Лена? Да! Пельмени делали! Нет, не пили! Ну что ты, в самом деле, что мы, алкоголики? Ну да, совсем чуточку, по полбанки всего…
– Маша! Так не получилось у нас, ага. Слиплись заразы, в огромный комок. А почему?
– Клава, да не хрипи… Не хрипишь? Смеешься? Очень смешно, блин! У нас горе, а она там ржёт сидит. Почему у нас пельмени разварились? Что? Ага… Понятно, спасибо.
– Так, мужики, – сказал генерал, когда воцарилась тишина.
Все внимательно слушали.
– А яйца мы в тесто клали?
– Яйца?
– Яйца!
– Нет…
– Вот потому и разварилось у нас все… Блин, ну кто бы мог подумать, а? Из‑за каких‑то яиц! – генерал мрачно ткнул ложку в кастрюлю с ленивыми пельменями и закусил.
Что‑то хрустнуло, генерал удивленно вскинул брови и хыкнул.
– Что такое?
– Бля, я жуб шломал!
– А! Так тебе, наверное, пельмень счастливый попался! – догадался один из полковников.
Генерал выплюнул на скатерть огромную металлическую пуговицу и зуб. Выругался и запил боль утраты водкой.
Через неделю его отправили в Россию.
Нелегка попугайская жизнь
Попугаи Жако обитают в Африке, и, несмотря на всю свою дикость, очень быстро привыкают и привязываются к людям, особенно если начинают общаться с ними еще птенцами. Один из военных советников из командировки привез такого птенца. Маленького и голенького, еще не обросшего перьями, офицеры кормили его с руки и всячески приручали. Уже через год он подрос и, хотя не научился летать, принялся бодро бегать по помещениям.
К тому времени серенький попугайчик уже знал массу русских, английских и португаш (португальско‑английский диалект, на нем говорит основная масса населения Анголы) ругательных слов и вовсю ими пользовался в повседневной жизни.
Когда утром его хозяин уходил принимать душ, Жако выбегал из комнаты и важно шел по коридору, заглядывая во все комнаты подряд и комментируя увиденное:
– Как же так? Что за х*йня? – вопрошал он, заглядывая в первую комнату – там все спали, что не соответствовало попугайскому распорядку.
– На‑а‑адо же! – заключал он и шел дальше.
– Сми‑и‑ирна‑а‑а! – орал Жако у входа в другую комнату. Там обитал генерал‑майор М. старший среди военных советников, известный своим командирским басом, а так же любовью подать хорошенькую такую, чтоб неграм света не взвидеть, команду.
– А? Что?! Где? Бля!!! – вопил пробуждающийся генерал, потом отворачивался к стенке и бурчал, – Чтоб ты сдох, пернатое.
– Сам дурак! – не оставался в долгу попугай и шел дальше.
В следующей комнате только продирали глаза переводчики и к ним Жако обращался на буржуйском:
– Fuck you, не так ли, господа??
– Жако! Не зли меня! – кряхтел Денис.
– Мая твая не панимает! – гордо заявлял попугай и шел дальше. Полковник Крокодил обычно к тому времени уже вовсю бодрствовал, был занят работой, написанием писем на родину и употреблением местного пива. Его комната как раз шла следующей после переводчиков. Возле нее Жако обычно задерживался и провозглашал менторским тоном зама по воспитательной работе:
– Опять бухаете, товарищи?! Как можно!
– Не учите меня жить! – отвечал Крокодил и протягивал руку к попугаю. Жако важно вышагивал к нему, потом взбирался как на жердочку на указательный палец, оттуда на стол и говорил:
– Безобр‑р‑р‑р‑азие! Никакого пор‑р‑ядка! Кругом сплошное пьянство и разврат! Вы так не считаете? – и вопросительно заглядывал полковнику Крокодилу в глаза.
– Согласен полностью! – поддерживал Крокодил и наливал попугаю пива в блюдечко.
– Ур‑р‑ра! – провозглашал тост попугай и пил, – Ух‑х‑х, спиртяшшшка!
Поскольку комната полковника Крокодила по коридору была далеко не последняя, и не только Крокодил радовался пиву жарким утром, к своему хозяину, уже выходящему из душа, Жако добирался в состоянии некоторого алкогольного опьянения.
– Эх, вы, сволочи… – грустно говорил хозяин попугая, – Опять напоили. Ну и что мне с тобой делать?
– Пошли по бабам!! – отвечал попугай и оба они удалялись похмеляться в свою комнату…
Дело, тем временем, близилось к дембелю, хозяину Жако предстояло отправиться на родину. Чемоданы собраны, фотографии распечатаны, билеты куплены, джипы до аэропорта заправлены, словом, скоро, всего‑то через полсуток она – Родина, холодная и страшно мокрая по сравнению с Луандой. Русский язык повсюду, а не только среди своих. Негров мало и без оружия все. Нищета, да не та. Соскучился, в общем.
А как же быть с попугаем?
Почему бы не сделать так, как делали поколениями остальные советники? Напоить воина до сна богатырского и провозить прямо в багаже? Однако не тут‑то было! По заветам предков, для маленького попугайчика, чтоб хватило на сутки неподвижности, достаточно одной чайной ложки чистого спирта. Если попугай большой – тогда столовой.
Военный совет, после употребления допинга, постановил, что Жако таки большой. Тут же был налит в столовую ложку спирт и представлен попугаю.
– Спир‑ртяш‑шка! – сказал попугай и выпил.
Потом он икнул и сказал:
– Ой мороз, мороз…
– Кажется, мало… – сказал владелец пернатого.
– Не морозь меня, – сообщил Жако.
– Так давай еще нальем, – предложил генерал.
Налили. Попугай, нерешительно потоптался вокруг угощения, кося на него то одним, то другим глазом. Было видно, что выпить ему хочется, но при этом как‑то боязно. Наконец, переборов все сомнения, Жако выпил вторую столовую ложку спирта.
– Не мор‑розь меня! Моего коня! – сказал он, покачнулся и упал на бок.
– Ну и слава богу. Щас уложим его в тару, да и поедем, мужики, – сказал хозяин птицы и встал из‑за стола.
– Пьянь! Кругом одна пьянь, бляха муха, – неожиданно сказал Жако и пошевелил когтистыми лапами.
Все замерли. Советники, молча и сосредоточенно, пересчитывали количество спирта в две столовые ложки относительно своих размеров. Пока считали Жако щелкнул клювом и встал. Воинственно задрав хохолок, он сказал:
– Гулять, так гулять! Гусар‑р‑ры! Шампанского коню!
– Обалдеть! Сейчас еще буянить начнет, – сказал переводчик.
– Силен бродяга, – пробормотал генерал.
– Ну, сволочи! – вскипел хозяин попугая, – Споили все‑таки птицу мне! Ну я вам устрою!
– Да ладно, не кричи, не споили, а натренировали. А то с непривычки бы наоборот ласты мог склеить, точнее крылья.
– Да? И что мне теперь делать?
– Во‑первых, успокоиться, а во‑вторых, налить еще. Просто Жако, оказывается, тертый калач. В холода точно не помрет теперь.
После третьей попугая действительно сморило в глубокий пьяный сон и его упаковали в багаж. Перелета он, естественно, не заметил, поскольку дрых до самого конца путешествия, и пришел в себя только дома у своего хозяина. Когда он очнулся и выбрался из коробочки, сердобольный полковник уже держал наготове блюдечко пива:
– Ну как, Жакошка? Голова не болит?
Попугай встрепенулся, вздыбил перья и сказал:
– Холодно, бля! – потом подошел к блюдечку и похмелился. Видимо по старым дрожжам опьянение вернулось и он, уже самостоятельно, пошел к коробке, где и улегся с комфортом.
– Прям как ты, – сердито заметила жена хозяина, наблюдавшая всю картину сначала и до конца.
– Пидар‑р‑расы! – выкрикнул Жако и уснул.
– Точно как ты! – убежденно сказала жена.
Дичь!!!
Несмотря на все воспитательные меры, предпринимаемые командованием, разнообразные инструкции, уставы и наставления, неожиданности все‑таки иногда случаются, да еще такие, что хоть стой, хоть падай…
В последний день учений мой отец, тогда еще лейтенант, услышал жуткие крики. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять – товарищ генерал‑лейтенант чем‑то крайне недоволен.
Попадаться ему на глаза, когда он в таком состоянии, равносильно самоубийству – в лучшем случае такая встреча может закончиться растянутым сфинктером и звенящей пустотой в голове от ударных децибелов. Но узнать, что же именно случилось, было очень любопытно, да еще и полезно на будущее, и мой отец, умело маскируясь в складках местности, отправился на звук.
В радиусе 50‑100 метров от генеральской палатки было пустынно, даже трава пригибалась к земле, что уж там говорить про разнообразную живность и прочий рядовой личный состав, которые просто пережидали грозу, забившись по норам, котельным, кухням, и прикидывались ветошью.
Рядом с палаткой стоял, понурив голову, старший лейтенант в танковом шлеме и ковырял землю ножкой, всем своим видом говоря: – А я чо? Я же ничо!
Перед старлеем старательно сотрясал воздух генерал:
– Туда, куда Макар телят не гонял! На север! Спиной тереться о земную ось! Нет, сошлю в бункеры какие‑нибудь! На подводную лодку, иллюминаторы протирать! Гальюны продувать силой легких! Танкист, мать твою!
Отец с интересом прислушивался к монологу и запоминал речевые обороты. Так… на будущее.
У министра иностранных дел Чехословакии случился какой‑то праздник. То ли юбилей какой, то ли знаменательный государственный день, это, по сути, не важно. Важно то, что он собрал в своей загородной резиденции глав посольств и консульств всяких разных европейских государств и устроил фуршет со всеми вытекающими последствиями.
Наверное, научившись у русских, после фуршета он организовал общий выезд на природу, чтобы не только весело, но еще и с пользой для здоровья провести день. В программу вечера входила так же и охота. Но не будут же солидные люди, обремененные возрастом, одышкой, алкоголем и пивными пузиками бегать в болотных сапогах по лесу с ружьями наперевес в поисках дичи? Разумеется, нет!
Все было продумано, включая и этот момент. При помощи чешских военных на ближайшем полигоне были установлены шатры, в шатрах носились взмыленные официанты с выпивкой и закуской, а на самом полигоне, лицом к лесу, были вырыты очень удобные такие, комфортабельные окопчики для охотников, для стрельбы из положения лежа и с колена. Там же уже были разложены хорошие охотничьи винтовки, и пока гости разогревались и набирались азарта перед охотой, егеря с собаками гнали в направлении этого полигона небольшое стадо оленей, голов этак на тридцать, сорок…
Старший лейтенант Макаренко, командир танковой роты, вместе со своей ротой возвращался со сданных на «отлично» стрельб в расположение части. Разбитая лесная дорога для танка не проблема и Макаренко, высунувшись по пояс из люка, сам себе напоминал пирата, стоящего на мостике корабля – идущий по лесу танк плавно раскачивался, а взревывания двигателя у командира ассоциировались со штормом и рычанием соленого ветра. Иллюзия дополнялась еще и периодическими шлепками веток по морде, ну совсем как будто соленая морская вода, бросаемая ветром в лицо морскому волку!
Старший лейтенант был крайне доволен проведенным днем и своими бойцами, за отличную стрельбу ему теперь светила благодарность и, может быть, даже внеочередной отпуск! Самое время помечтать о поездке домой…
Но чу! Что это? Что за звуки?!
Макаренко резко вскинул руку и каркнул в шлемофон:
– Колонна, стой!
Из леса слышался топот копыт. Макаренко повел носом. Среди деревьев мелькнула рогатая голова, потом еще одна и еще. ДИЧЬ! Старший лейтенант вдруг со всей отчетливостью и ясностью понял, чего именно не хватает ему в данный момент для счастья! И вовсе даже не отпуска, нет… Древние инстинкты проснулись у него при виде бегущей добычи. Макаренко затрепетал ноздрями, уже ощущая запахи жарящейся на вертеле оленины…
Оленье стадо, перепрыгивая через придорожные кусты, пронеслось прямо перед головным танком, аппетитно помахивая своими вырезками, шейками и филейными частями.
«Без гарнира! Как древние! На костре пожарить без соли и перца и сожрать, отрывая куски зубами, захлебываясь слюной от жадности. Главное, глаза придерживать, чтоб не вывалились», подумал Макаренко и проводил голодным взглядом последнего оленя, скрывающегося в лесу.
– Колонна! Делай как я! – алчным голосом приказал Макаренко, выбрался из люка и постучал ладонью по башке механику‑водителю, – Разворачивайся налево.
Танк, качнувшись и снеся стволом орудия березку, развернулся поперек дороги, вслед оленям. Все остальные поступили так же.
– Широкой цепью, обходя стадо с флангов, вперед! – срывающимся голосом крикнул командир, сдергивая с башенного пулемета чехол и забираясь на место стрелка…
Десять боевых машин, рыкнув двигателями, выпустили черные дизельные облака и рванули в лес. За стадом. Позади них оставались десять свеженьких просек. Лай собак и крики егерей старший лейтенант Макаренко уже не услышал, ему было не до того…
Сначала по рациям егеря передали, что стадо выйдет на поле с минуты на минуту, потом эфир заполнили какие‑то непонятные крики, но было уже поздно – кусты на краю поля, в двухстах метрах от позиций, раздвинулись и перед охотниками появились олени. Началась кое‑какая нетерпеливая стрельба, а потом случился кошмар, Армагеддон и тихий ужас.
Лес зарычал, заревел, затрясся и упал, обрушивая деревья на поляну буквально вылетели десять танков, они шли полукольцом, зажимая оленей с флангов, а руководил всем этим какой‑то безумный русский, с пеной у рта перекрикивающий двигатели машин – он совсем забыл про шлемофон.
– ОГОНЬ!!! – закричал Макаренко и нажал на спусковой крючок пулемета… Само собой ни шатры, ни окопы впереди он не видел. Его взор застилала ДИЧЬ!
Первыми поняли всю сложность ситуации даже не более трезвые помощники охотников, успевшие уже попрыгать в окопы к своим подопечным и закрыть головы руками, а посол ФРГ в Чехословакии… Он знал, что такое русская танковая атака. Еще с войны он очень хорошо запомнил, как это выглядит и чем может закончиться, потому, едва услышав знакомый до дрожи в коленках рев двигателей советской бронетехники, он, несмотря на приличный возраст и вес, прижимая пузо к земле, пятясь будто рак, за считанные минуты преодолел по‑пластунски расстояние от окопов до леса, там спрятался в овраг и замер. Искали его потом пару часов точно, но нашли спокойным, хотя и бледным, сразу видно – воевал человек.
Министр иностранных дел, организатор меропринятия, просто и банально шлепнулся в обморок и закатился в какую‑то канавку, потому основное веселье пропустил. Посол Великобритании, с присущим всем англичанам хладнокровием, завернулся в зеленое одеяло, на котором лежал, и притворился мумией, сливаясь с ландшафтом.
Пухлый посол Италии безостановочно ругался на всех доступных ему языках не только время этого экшена но еще и пару дней после этого.
Испанец просто обнимал винтовку и молился, периодически размашисто перекрещиваясь…
А танковая рота, расстреляв всех оленей, наконец, остановилась. Из машин повылазили мусульмане водители и принялись забрасывать туши на броню. Во время всей этой операции, робко выглядывающие из окопов охотники гадали, что же это было, но голоса не подавали. И верно, зачем палиться? Вон у них, мусульман этих еще ножи есть, которыми они безжалостно добивали раненых…
– Сам тебя убью! Лично! Задушу портянками! Еще, слава богу, без жертв обошлось!! Сказочное везение!
Пока генерал разорялся, на горизонте объявился связист. У него явно было какое‑то безотлагательное дело, но он боялся подойти. Даже шел на полусогнутых, чтобы в случае опасности сдрыстнуть в сторону.
– Т‑т‑тов… т‑товарищ генерал! – пискнул, наконец, связист.
– ЧТО‑О‑О! – обернулся генерал.
– В‑в‑вас к телефону… Это срочно…
Покачавшись с носка на пятку, генерал все‑таки сдулся, изменил цвет лица с багрового на простой красный и отправился в штабную палатку. Буквально через минуту он вышел из нее и вид имел при этом какой‑то умиротворенный и крайне задумчивый.
– Слушай, Макаренко, а где дичь?
– Что?
– Дичь, спрашиваю, где?
– Так это… на кухню отнесли. Сейчас разделывают туши.
– Бери грузовик. Бери эту самую дичь и езжай по этому вот адресу. Дичь там отдашь и будем считать, что дело закрыто. Я тебя, конечно, накажу. Но скандала международного масштаба не будет.
Старший лейтенант, которого только что драли звуковой волной, округлил глаза:
– А почему, товарищ генерал?
– Сейчас звонили из министерства иностранных дел. Послы в том же составе, что и вчера, продолжают праздник на даче министра… Нервы успокаивают. Говорят, что хотелось бы попробовать жестоко убиенной тобой оленины. Еще говорят, что такого аттракциона нигде не видели, а так же просили молчать об инциденте… Особенно послы ФРГ и Великобритании.
2004–2009 гг.
drblack
