рассказик (Просматривает: 1)

С нами с
28.03.2006
Сообщения
100
Репутация
1
Возраст
52
рассказик
стырено
"В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый червяк с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь пубертатный период старалась держать меня подальше от родных и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь. Пионерский лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырех туалетов.

Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками и говна с хлоркой. Говно с хлоркой воняли, поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали, что я мальчик. В общем, со мной не дружили. В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем.
Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и всякое дерьмо, которое жрали пионеры с голодухи делали свое дело. Дырки в тубзике были обгажены расстроенными желудками четырехсот человек и девочки ходили срать парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку в гордом одиночестве; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое говно. Неожиданно какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу и я вошла в очко как хорошо смазанная гильза. Фак! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу дерьма, над головой смутно виднелась очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое ухудшится. Надо выбираться!
Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка руками: это, блин, было сложно... все твердые опоры были скользкими, как суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку: от свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных позициях только волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на локти: нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было склизким, зацепиться можно было только за поперечную деревянную балку в полуметре от меня, я с остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от напряжения:
- Ну! Иди же сюда, sука! Дай, я до тебя дотянусь!..
Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то стон, и глухой стук... я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса... и я снова над очком. Так. Тянемся? Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на бетонный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться. Метрах в пяти от тубзика валялся директор, рядом с ним валялся разбитый фонарь... сдох что ли? Я пошла на речку, отмылась как смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно.
Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь он только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня особенно любил... ведь именно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго пришел в себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у... Иди же сюда-а... ssssука-а... Дай, я до тебя дотянуссссь!..
За лупоглазую обидно, конечно."
 
рассказик
Автобайка :D :D :D (не мое!)

Сел в машину, покурил пять минут пока прогревается. До работы - полчаса. Если без пробок. Или полдня с ними: ехать по кольцевой, а там если встанешь, то часа на два-три. Сцепление-скорость-ручник-газ, на полу друг о друга звякнула пара пустых бутылок из под пива. Вчера с пацанами выпили под орешки, да рука не поднялась выкинуть на свежевыпавший снег.

Не повезло - на длинном пятикилометровом перегоне, сразу после последней развязки пробка. Привычно вслушался в очередную тему Соловьева по "Серебрянному дождю", так и есть - снова шпарит про продажную милицию, гаишников и депутатов с мигалками.

При случае не упускаю возможности повыделывать "пятнашки" переходя и ряда с ряд, но пробка дело скучное и развлекать себя постоянными перестроениями в надежде выиграть пару сотен метров или две-три минуты чистого времени, дело абсолютно бесперспективное. Поэтому - левый ряд, в кресле расслабиться и попытаться получить максимум удовольствия. Тормоз-газ, газ-тормоз, тормоз-газ... однажды в пробке начал считать сколько раз нажал на тормоз... на шестой сотне сбился. Потом решил посчитать - сколько раз выткаю-вытыкаю передачу... чуть в задницу впереди идущего мерседеса не впилился. Дал себе зарок - в пробке ничего не считать, а то страховщики неправильно поймут, когда объяснительную придется писать.

Бутылки эти на полу звякают. Занялся другим интересным делом - поравнявшись с очередным автомобилем, высматриваю в его салоне магнитолу, у себя на приемнике ставлю ту же радиоволну и пытаюсь по музыке доносящейся из приемника понять настроение соседа-автолюбителя. Веселье закончилось, когда один из соседей увидел меня подпевающего его авто магнитоле и покрутил пальцем у виска. Еще бы - тридцатилетний мужик в костюме и галстуке подпевает Тане Овсиенко с таким остервенением, что ненароком увидевшая эту картину певица, вряд ли смогла еще что-нибудь спеть.

На встречу скоро опоздаю. В очередной раз на полу звякнуло. Мне семнадцать лет было, когда я все лето отстоял приемщиком пустых бутылок, с тех пор этот звук ненавижу. Открыть дверь и поставить на асфальт - совесть не позволяет. Швырнуть через пять полос на обочину - а вдруг не докину, нехорошо получится.

Взял бутылку, вылез из машины. Посередине бетонная полоса отбойника - широкая как проспект. Поставил на нее. Проехал еще пару километров. Поставил на отбойник вторую.

Вот и кончилась пробка. Два часа псу под хвост. Сумбурный рабочий день - планы работ и графики поставок, отчеты и прогнозы, письма и претензии в инстанции - все по накатанной и скучно. Поздний вечер - пора домой. Снова кольцевая, тот же путь в обратном направлении - стоят родимые, и одна и вторая. Следующее утро - стоят. Вечер - стоят. Утро. Вечер. Утро. Стоят.

Очередная пробка. Пару недель прошло, как бутылки стоят. Странно - помню ставил Holsten, а стоит Staropramen. В багажнике уже неделю как перекатывается Holsten. Забрал чужую чешского и поставил свою немецкую. Доехал до второй - тоже чешская.... прямо диверсия какая то. Своровал чужую бутылку и кинул к себе в багажник. Через пару километров злорадно скаля зубы выставил обратно. Вечером обратно еду - смотрю - нет моей бутылки! Вот сцуко! В пробку попаду, все его бутылки заберу.

На следующий день как назло пробки нет. И на следующий. Не могу же я остановится в самом скоростном ряду, если нет пробки! Через неделю появилась бутылка - немецкая или чешская на скорости не видно. Наверняка чешская. Через день появилась еще одна. Через день еще.

Снова пробка. Доехал до первой бутылки - чешская. В багажник! Взамен немецкую. Вторая. Чешская! Problem. Request for change? Yes! Ohhh... Скорее до третьей! О чудо - она немецкая. Что делать-то? Тоже кинул в багажник... про запас.

Прошел месяц. Бутылки менялись, как заведенные. В багажнике телепался постоянный запас. Я начал подумывать как искусственно создавать пробки без аварий и прочих членовредительств, как мой оппонент пропал. Прошла неделя, вторая - мои бутылки стоят не шелохнувшись.

Пропал сон и аппетит. Пиво в глотку не лезет. Куда мне пустые бутылки девать? Выкидывать? Фу! Этот так пошло. День бежал за днем. Бутылки не менялись.

Через пару недель в очередной пробке, я вдруг увидел, что все бутылки стали чешскими, и в одной из них - второй по счету, нашел записку: "Извини, отозвали в срочную командировку, не смогла предупредить. Ну что! По пивку? Блондинка на Мазде"
 
рассказик
Осталось добавить"с тех пор,мы вместе"!:thumbupq: Мазда хоть ничего?А блондинка?:)
 
рассказик
Очень рекомендовано прочитать против чёрсвости души

Сержант Елизар Иванович Водянов, сорокапятилетний крестьянин из Пензенской деревни, уважительно именовался солдатами «Батя». Молодым мальчишкой он успел повоевать в первую мировую войну, и, к началу второй мировой, был опытным солдатом, обстоятельным, и неторопливым. Сержант, воевавший под Сталинградом, был один из немногих, кто пережил ад первых жестоких ударов немецкой шестой полевой и четвертой танковой армий, рвущихся к Волге. К ноябрю сорок второго года стрелковая рота, в которой служил Елизар, уже трижды пополнялась новыми бойцами, гибнувшими в мясорубке Сталинграда.

Был один из редких периодов затишья. По обе стороны фронта стояла тишина. Люди приходили в себя, спали, балагурили, занимались мелким солдатским бытом.
Водянов сидел в окопе и ломал пустой снарядный ящик на растопку. Было холодно. Снег еще не выпал, но три дня назад ударил мороз, сковав глинистую раскисшую землю окопа.

- Иваныч, - окликнул его пулеметчик Рягузов, - там тебя лейтенант ищет…
Сержант неторопливо доломал ящик и отряхнул шинель.
- Что хочет?
- Да, говорят, пополнение прибыло. Вроде, курсанты из пехотного училища. Лейтенант приказал прибыть немедленно.
- Схожу, а ты давай, воды, пока, вскипяти, - распорядился Водянов, - кухня неизвестно где, надо хоть что-то пожрать.
Пополнение, в количестве двадцати мальчишек, кучковалось возле командирской землянки.
Командир стрелкового взвода, лейтенант Зубко, коротко пожал руку Водянову и кивнул в сторону бойцов:
- Забирай, твои.
- Опять мальчишки, - вздохнул Водянов.
- Курсанты. Закончили десятилетку и поступили в училище, да доучиться им не дали- кинули к нам.
- Значит так, пацаны, - лейтенант повернулся к пополнению, - это – замкомвзвода, сержант Водянов. Слушаться его, как батьку. По довольствию и прочему - к старшине роты. Водянов проследит. Вопросов у вас пока быть не может. Выполнять!
- Пошли за мной, парни, - махнул рукой Елизар, - распределим вас по отделениям.
Пополнение, неумело пригибаясь, двинулись за сержантом по ходу сообщения.

Возле взводной землянки было весело. Пулеметчик Рягузов, вскипятив воду, вывернул сидор, и, собрав несколько сухарей, сделал тюрю. К бурлящему котелку потянулись бойцы, и Рягузов устроил веселую торговлю за право вступить в пай пользования.
- Ну, вот, скажи, что ты мне принес? - Весело допрашивал пулеметчик разбитного татуированного стрелка из бывших урок. - Я спрашиваю, морда уркаганская, что ты приволок в качестве доли?
- Это сало! - Кипятился стрелок, показывая на кусок щетинистой шкурки.
-Сало? Cало!? - Возмущался пулеметчик. - Это сало у тебя недавно мяукало? Или каркало? Ты хоть понимаешь, что этим куском подметки испортишь эту великолепную кашу?
-Этто каааша? - Издевательски протянул стрелок, - да, у гражданина начальника лучше харчи были!
- Хрен с тобой, - примирительно сказал пулеметчик и закинул шкурку в бурлящий котелок, - наваристей будет.
- Что есть в печи, на стол мечи, - протянул стрелок и, оглянувшись, констатировал.- Оппа! молодняк подогнали. С откудова будете, хлопцы? Ростовские есть?
Пополнение вразнобой ответило, что ростовских нет. Татуированный не огорчился, быстро повернулся к котелку и, пользуясь тем, что внимание собравшихся было отвлечено, сноровисто запустил туда ложку.
- От, быстрый какой! – С досадой сказал Рягузов, - ну, что вы за народ, блатные…
Пулеметчик перехватил руку и, отобрав у стрелка ложку, ловко отпихнул того в глубь ячейки.
- Подожди, с харчами, дай с людьми поговорить.
Пулеметчик задумчиво посмотрел на мальчишек и, повернувшись к Водянову, попросил:
-Иваныч…мне второй номер нужен.
Водянов повернулся к курсантам.
- Кто с пулеметом умеет обращаться?
Курсанты встрепенулись, и один вытянулся:
- Я умею! Курсант Сергеев.
- Не светись башкой, Сергеев, - негромко сказал Елизар, - давай вон, к Рягузову. Знакомьтесь, это - твой первый номер.
- Присаживайся к котелку, солдат, - радушно сказал пулеметчик, - ложка-то у тебя есть?
И, протянув руку, представился:
- Саша.
- Алексей, - пожал протянутую руку курсант.
К землянке подтянулись командиры отделений, и, через полчаса, курсанты были распределены. Началось знакомство с новыми товарищами.
Стемнело быстро. К вечеру, старшина, наконец, подтащил кухню и роздал пшенную кашу.

Как часто бывает на фронте, Водянов старался с пользой использовать передышку, занимаясь делами взвода и обучая пополнение, объяснял им немудреные истины выживаемости в окопах. Вчерашние курсанты быстро освоились, влились во взвод, и прихватывали повара, ругая его за осточертевшую пшенку. Уже через три дня молодежь лихо крутила цигарки, травила байки и заливисто хохотала. Закончившие десятилетку и три месяца пехотного училища молодые бойцы за словом в карман не лезли и в окопном трепе никому спуску не давали. Не видевшие немцев вблизи, несостоявшиеся командиры, вдруг, впали в жеребячий оптимизм, щеголяя друг перед другом неизвестно откуда взявшейся “бывалостью”, и, зачастую, позволяли себе рискованные штучки, что могло кончиться плохо. Особенно, отличался второй номер пулеметного расчета, рядовой Сергеев, который оказался балагуром, весельчаком и штатным заводилой.
Затишье нервировало Водянова, тревога подспудно сидела в сердце. Опыт подсказывал, что после спокойствия начнется буря, и он потихоньку строжил излишне веселящихся пацанов, стараясь подготовить их к неминуемому страшному.
- Да, полно пугать, товарищ сержант, - после очередного внушения, весело отреагировал Сергеев, - в первую мировую немцы-то проиграли, и сейчас мы победим!
И молодняк довольно заржал.
- Немец - вояка сильный, - сказал Елизар, - а победа в войне, не нами решается. Да и не в штабах…это уж, как Судный Бой покажет.
- Что еще за судный бой такой? - Удивились бойцы.
Водянов помолчал, скрутил козью ножку, дождался тишины и, не спеша, начал рассказ.
- Что это такое, говоришь? Да вот, еще в первую войну старики рассказывали, что при равных силах, Победа решается не на Земле, не на Небе, а в Судном бою. Один раз, на переломе войны, солдатам, погибшим несправедливо, или случайно, дается шанс. На один бой они снова становятся живыми и идут в атаку. И от того, чья сторона победит, решается судьба Войны. Тем, кто покажет себя достойно, Судьба милостива, они попадают на Небо. Тем, кто не покажет - оставаться в забвении.
- Это что ж, Вы сами такое видели? - хмыкнул Сергеев
- Сам не видел, - ответил Елизар, - да и к лучшему это. Старики говорили, что те, кто видел, как правило, не жильцы. Таких потом, либо пуля найдет, либо снаряд. Нельзя живым это видеть. Но, говорят, что смерть будет быстрая, легкая.
- Ерунда какая-то, мракобесие. Это Вы, товарищ сержант, поповских россказней наслушались. - Поддел Сергеев. – Вот, погоним немцев по всему фронту, и без всяких судных боев будет ясно, кто победит.
Сержант усмехнулся.
– Молодой ты еще, паря. Ни в Бога, ни в черта не веришь. А для меня эта война не первая. Навидался. Иной раз, случалось такое, что без чертовщины не объяснишь. Всякое бывало. А ты, солдат, чем зубы тут со мной скалить, лучше, лишний раз, пулемет проверь, чтобы в бою маму не звать. А за фронты, да за будущее, не переживай. Как будет - то Богу ведомо. Иди, сынок, не доводи до греха. Кстати, проверить оружие - это всех касается.
Разговор затих, бойцы пошли выполнять приказ.

Ко второй половине ноября непродолжительная передышка закончилась, и стало ясно, что готовится наступление. Солдаты всегда чувствуют подобные вещи. К передовой зачастили начальники, переодетые в форму рядовых, активизировалась разведка. Несколько раз бойцы Водянова провожали разведчиков за линию фронта, и с одного из выхода разведка не вернулась. Немцы усилили артиллерийские обстрелы. Появились потери. Пристрелявшись, немцы методично долбили по переднему краю, и одним из прямых попаданий накрыли командирскую землянку, где находился командир взвода Зубко с ординарцем. Ординарец погиб сразу, а лейтенанту оторвало руку, и его не успели донести до санбата.
Пока не прислали нового офицера, обязанности командира взвода принял на себя Елизар.

В ночь на 18 ноября Водянову не спалось, холодное предчувствие надвигающейся беды не давало заснуть. Промаявшись, сержант разбудил посыльного и приказал вызвать Рягузова.
- Звал, Батя? - Рягузов шагнул в землянку и передернул плечами. – Однако, холодно ….
- Слушай сюда, Саша. - Водянов, внимательно посмотрел на пулеметчика. – Знаю, ты почти не спал и только сменился, но, кроме тебя, не кому. Бери пулемет и отправляйся на “выселки”. Оборудуй основную и дополнительную огневые позиции, оглядись, наметь ориентиры и сектора обстрела, замаскируйся. Там стык с соседним батальоном, а связь, как на грех, не работает. Я послал связиста проверить, но, пока, без результатно. Сам знаешь, немец - не дурак, поэтому, если задумает какую-то пакость, то врежет именно туда. Бери котелки, фляги, буди второго, и очень тебя прошу, внимательнее там.
- Сделаем Батя, - кивнул Рягузов.
- Давай, Саня! Если что, молодого пришлешь, а я потом тебе замену найду.
Пулеметчик кивнул и вышел из землянки.
Водянов задернул полог палатки и прилег. Проснулся от того, что кто-то теребил его за рукав.
- Товарищ сержант! Елизар Иваныч!… - настойчиво повторял молодой взволнованный голос. - Скорее!…
- Что случилось? - Сержант вскочил и в полумраке увидел Сергеева. - Немцы?
- Нет, наши! Наши! - Взволнованно прошептал боец, - пополнение пришло, только странное … меня Сашка Рягузов за Вами послал… скорее!
И Сергеев, пригибаясь, кинулся по ходу сообщения в сторону «выселок». Сержант бежал за ним, придерживая болтающийся автомат. Через минуту они влетели в оборудованную ячейку.
-Что стряслось, Саша? - Спросил сержант. – Какое еще пополнение?
-Смотри, Батя, - шепотом ответил пулеметчик, - смотри…
Было тихо и холодно. Легкие хлопья снега, кружась, водили хороводы. Снег не падал на землю, а висел в воздухе, создавая иллюзию снежного шатра. Сквозь облака пробивалась луна, окрашивая поле перед окопами призрачным светом. Окопы потихоньку наполнялись людьми. Они возникали из метели и молча стояли, обратив лица в сторону немцев.
- Лейтенант…- прошептал Сергеев, - смотрите… и наш лейтенант там… как же это, Елизар Иваныч?!
Водянов перекрестился.
- Не пополнение это…- шепотом сказал он. – Господи, неужели, правда?…
Из метели появились разведчики, в разорванных маскхалатах с дырками от автоматных очередей, они встали рядом с комвзовда Зубко. Следом, появились солдаты противотанкового взвода, погибшие месяц назад, и незнакомые люди в дырявых бушлатах. Метель все кружила и кружила, и в ней угадывались все новые тени оживших солдат.
Внезапно, метель закончилась. Крупные хлопья легли на мерзлую землю, и, как по сигналу, люди молча пошли в атаку. На встречу, из немецких окопов, им поднялись враги.
В безмолвной ярости схлестнулись два нескончаемых потока солдат и стали кромсать друг друга.
Боль, ярость, решимость были написаны на лицах воинов, которые получили шанс еще раз испытать чувства живых людей и победить в своей последней битве. Бой шел в абсолютной тишине, клубок тел переплетался в жуткой мозаике рукопашной, временами распадаясь на отдельные фрагменты.
Отчаянные парни из батальонной разведки сошлись со встречной немецкой разведгруппой и продолжали рвать друг другу глотки, как тогда, на узкой нейтралке, в последнем прижизненном бою.
На секунду, потрясенный Водянов увидел, как лейтенант Зубко рукояткой нагана, зажатой в уцелевшей руке, колотит немецкого наводчика, убитого совсем недавно. Здоровенный немецкий ефрейтор, плоским штыком, бил в живот худенького связиста, посланного восстанавливать связь, а рядом, два казаха, призванные из далекого аула, лопатками рубили немецкого унтера. Молодой немецкий солдат бросил оружие и плакал, стоя на коленях и зажимая голову руками.

- Не сметь смотреть! - Шепотом приказал Водянов, но никто не мог оторваться от страшного, завораживающего зрелища.
Казалось, это будет длиться вечно. Но вдруг, как по команде, люди встали. Руки, державшие оружие, бессильно опустились. Противники отпустили друг друга и обратили иссеченные и разорванные лица к небу.
Сержант опять увидел Зубко. Он смотрел прямо на них, и, на секунду, победная улыбка промелькнула на разбитых губах.
-Ааа…. – закричал от ужаса Сергеев, поймав мертвый взгляд лейтенанта.
«Не сметь смотреть!» - хотел приказать Водянов, но не смог произнести ни слова.

Тучи разошлись, и яркая луна на секунду четко осветила поле боя. Не было развалин тракторного завода, не было скелетов домов, пропали знакомые силуэты, кругом простиралось огромное белое поле, до горизонта усеянное телами, над которыми молчаливо стояли воины.
Внезапно, разом, завыли уцелевшие сталинградские собаки. Небо вновь затянулось тучами, и тела стоявших солдат стали бледнеть, постепенно исчезая. Повалил снег, и вновь закружила метель, укутывая все непроницаемой пленой.

Пулеметчики смотрели на сержанта.
- Что это было, Иваныч? - Хрипло спросил разом постаревший Рягузко..
- Какого ответа ты ждешь? – С трудом прошептал сержант. - Судный Бой, это был. Видать, правду старики говорили… Теперь, Там решается кто Прав будет.

- Дядя Елизар, - жалобно выдохнул Сергеев, - Это что?!… Теперь мы умрем, раз видели это?!…
Сержант не ответил, махнул рукой и, ссутулившись, побрел к землянке.

Из сводок Совинформбюро:
В оборонительных сражениях (до 18.11) в районе Сталинграда и в самом городе войска Сталинградского, Юго-Восточного и Донского фронтов героическим сопротивлением остановили наступление немецко-фашистской 6-й полевой и 4-й танковой армий. 19-20.11 войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов перешли в наступление и окружили в районе Сталинграда 22 дивизии. Отразив в декабре попытку противника освободить окруженную группировку, советские войска ликвидировали ее. 31.1-2.2 остатки 6-й немецкой армии во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом сдались в плен..

Сержант Елизар Водянов и пулеметный расчет Александра Рягузова так и не узнали, кто победил в этой войне. Они погибли спустя неделю, от шального снаряда, при переправе через Волгу. Старики и здесь говорили правду. Их смерть была мгновенной.

сэр Zhab © 2007
 
рассказик
Добавлю и я, не мое. :D

"Сказать, что в августе в Турции жарко, значит ничего не сказать. Поэтому больше о жаре - ни слова.

У бассейна появляется стройная, худенькая девушка. Белые прямые волосы под пажа, в движениях - изящно-упругая гибкость танцовщицы. Кажется, русская. Так и есть. К ней подходит мужчина, видно, муж, и говорит: «Ну чего?» Ему лет тридцать пять. Не меньше ста сорока килограмм веса. Метр девяносто - девяносто пять. Хищные, плотоядно вывернутые губы. Сладострастный нос. Живот такой, что сразу хочется шлепнуть по нему чем-нибудь плоским и звонким. От него исходит мощь, как от насоса.

Через полчаса мы знакомимся. Он представляется примерно так: «Меня зовут Ренат. Я московский татарин. Но я пьющий татарин. Здесь нет нормального пива. «Эфес» - это не пиво, а моча Дэн Сяопина... Нормальное пиво - это «Туборг». «Туборг» в Турции отсутствует как класс. Турки душат нас своим «Эфесом», как курдов. Виски здесь тоже не виски, а водка можайского розлива. Вчера я выпил всего-то одну бутылку, а сегодня у меня болел череп. Не голова, а именно череп, кость. Это не отель, а крематорий... Это называется анимейшн? - Он тыкает своей указательной сарделькой с золотым перстнем в двух полудохлых турков, сонно перетаптывающихся на сцене под песенку про Барби.

- Это не анимейшн, а группа «Геморрой». Вы бы посмотрели наш номер. Это карцер. Кровать, кресло, остального места - на полменя. Кровать тоже для полменя. Кресло - для моего кулака. А их шведско-турецкий стол? Вы когда-нибудь видели такое разнообразие вариантов тюремной баланды? Посмотрите на меня. Что я буду есть?»

Ренат, пионово-розовый, потный и злой, говорит долго и страстно. Его жена Оля, пытаясь обнять супруга и трогательно картавя на «р», повторяет скороговоркой:

- Успокойся, Ренатик, не волнуйся, Ренатик, все нормально, Ренатик... Она, обнимающая Ренатика, похожа на бабочку, расправившую крылья на вековом дубе. Ренатик не унимается, рычит на весь бассейн:

- Я пьющий московский татарин! Мне надо выпить. А что я буду пить? Этот коктейль в баре? Эту смесь «Солнцедара» с водой из канализации? Вчера, после прилета, я достал все, что было в мини-баре, и слил в один стакан. Получился коктейль «Взятие Измаила». И что же? Легкое утоление жажды. Это называется отель «пять звезд»? Это отель «пять пинков в живот»... Я пьющий татарин... И так далее. Десять дней отдыха мы проводим вместе.

Удивительно колоритная пара. Особенно Ренатик. Любую речь он завершает словами: «Заявляю это как пьющий московский татарин!» Или: «Даю слово пьющего московского татарина!» Слушать его можно часами. Он как-то особенно, нетрезвым татаро-московским оком, видит мир. Не критически, нет. Как-то с обратной, другой, запредельной стороны.

Особенно прекрасен он за столом. Каждый день мы обедаем в маленьком ресторанчике с тростниковой крышей, обдуваемом легким ветром с моря. Ренатикова туша - в центре ресторанчика. Ренатик возвышается над столом, как Ататюрк, папа всех турков. С турками он говорит по-русски. Понимать его - это их проблема. «Гаврила, к ноге!» - так подзывается официант, пожилой турок, напоминающий спившегося пирата.

Ренатик делает заказ для всех нас. Возражать ему нельзя.

- «Туборг» есть?

- Ноу «Туборг». «Эфес», гуд «Эфес»! - по-собачьи улыбается Гаврила.

- Ладно. Десять банок вашей мочи. Понял? Десять! - Ренатик энергично показывает Гавриле десять пальцев, причем Гаврила от этого жеста в страхе отшатывается. - Принесешь девять - убью. Что дальше? Виски - триста. Нет, отставить! Триста пятьдесят, А... давай пузырь! Так! - Ренатик гулко сглатывает слюну, ерзает, дышит, сопит, вытирает пот со лба. - Салатов - пять. Нет, шесть. Два запасных. Суп... Суп отставить. У вас не суп, а...

- Ренатик, - волнуется Оля, виновато косясь на нас.

- Что Ренатик? Ренатик хочет кушать! Так. Из супа вашим мумиям клизмы ставить. Рыба. Что с рыбой? - Волнение, сопение, чудовищное колыхание тела; ресторан весь, как завороженный, следит за Ренатиком; с улицы даже заглядывает, разинув рот, какой-то сопливый турчонок на велосипеде. - Рыба - большая. Понял? Биг фиш. Очень биг. Есть у тебя, лишенца, большая рыба? Покажи. Бегом. Мухой.

Турецкий Гаврила подагрически семенит на кухню. Через минуту он и еще один какой-то рахитичный юнга несут на блюде большую рыбу. Ренагик остервенело нюхает ее, любознательно тычет в нее мизинцем (двое паралитиков при этом еле удерживают поднос в руках), заглядывает рыбе в зубастый рот, как коню.

- Это не рыба, а теща дяди Степы. Сволочь ты, Гаврила. Я тебя уволю. Хлопчика тоже. Но не сейчас.

Гаврила соединяет на своем лице муку вины и восторг подобострастия. Кажется, что вот-вот он начнет оправдываться: «Сами мы люди не местные...» Но он молчит. Молчит и рыба. Ее оловянный глаз смотрит на мир спокойно и безучастно.

- Так, ладно, - рокочет Ренатик. - Жарь свою верхоплавку. Тебе дается пятнадцать минут. Понял? Дальше. Что дальше? Лаваш. Десять лавашей.

- Куда столько? - робко встревает Оля. Уже произнося «столько», она понимает, что затеяла это дело зря.

Ренатик разрывается, как шаровая молния.

- Всем молчать! Пятнадцать лавашей! Я съем четырнадцать. Теперь: гарнир. Гарнир - это важно. Гарнира должно быть много. 3аявляю это как пьющий татарский москвич. Картошка. Жареная. Чтоб хрустела. Громко. Большое блюдо, с горкой, - он показывает руками большое блюдо и горку, турки опасливо делают два шага назад. - Боитесь? Правильно. Могу и убить. Шутка. Что дальше? Креветки. Покажи креветки, халдейская морда.

Всеобщий переполох. Появляется блюдо креветок, разложенных на льду. Креветки хорошие, крупные, с пол-ладони, настоящие королевские креветки.

- Помесь тараканов с презервавивами! - Ренатик возмущен. - Я буду есть этих гимназистов?! Сволочи! Ладно. Двадцать штук. Двадцать, понял? - Следуют два жеста, турки два раза вздрагивают. - Принесешь девятнадцать - изнасилую всех. И хлопчика тоже.

У хлопчика такое лицо, как будто его уже изнасиловали. Он болезненно улыбается, ежится, по турецкой национальной привычке немедленно чешет все, что чешется.

- А ты, - Ренатик тычет пальцем в юнгу, - чтоб вымыл руки, Плохиш. Не вымоешь - глаз высосу. Вот так... - Ренатик, как насос, втягивает воздух и издает звук плевка, похожий на удар трехколенного бича.

Плохиш паралитически вздрагивает и перестает чесаться. Следует еще десяток заказов. Наконец стол накрыт. Турки в трудовой пене, как лошади. Их уже семеро, четверо из этого ресторана, трое прибежали из соседнего. Пора. Пора кушать, Ренатик.

Ренатик тут же опрокидывает стакан виски. Немедленно виски запивается тремя банками пива. Все это происходит меньше чем за минуту. В нежной тишине ресторанчика Ренатик сосредоточенно издает глотательные звуки. Такое ощущение, будто где-то рядом проплыла рота аквалангистов.

- Так, - говорит Ренатик. - Теперь к делу.

Первый лаваш, тучно смазанный маслом, вползает в рот Ренатика, как бумажка в факс. Еще стакан виски. Две банки «Эфеса». Натруженное пузырение аквалангистов. Ренатик крякает - сизый фейерверк ошалевших голубей взмывает в небо с противоположного тротуара. Оглядываясь, шарахается в сторону велосипедист.

- Добре! - говорит Ренатик, сваливая три салата в одну тарелку. Подумав, сваливает четвертый. - Надо есть часто, но помногу.

Пока я созерцаю разлетающихся голубей и велосипедиста, салатиков уже нет. Я застаю взглядом только кончик второго лаваша. Дальше - со всеми остановками. Виски. «Эфес». Картошка. Рыба. «Эфес». Салат. Лаваш. Виски. Лаваш. Рыба. Картошка. Креветки. Виски. «Эфес». Рыба. «Эфес». Картошка. Лаваш. Лаваш. Креветки...

Закономерности исчезают. Логика загадочна. Ресторанчик со всех сторон облеплен глядельщиками.. Их уже несколько десятков. Ренатик прекрасен. Соло на креветках исполняется особенно виртуозно, с соловьиными подщелкиваниями. Наконец солист откидывается на спинку стула. Раздаются аплодисменты. Ренатик смотрит на аплодирующих печально, он пресыщен славой.

Он меланхолично выпивает бутылку вина, заедает фруктами, молчит. Молча ест мороженое, второе, третье...

Сейчас мы разойдемся по номерам. Сбор - на ужине. Выспавшийся Ренатик, сверкая антрацитами глаз, снова начнет свое выступление:

- Гаврила, к кормушке! Сейчас ты будешь делать мне шашлык. Не перебивай папу. Шашлык из барана. Из почечной части. Ты знаешь, где у тебя почки, дегенерат? Повернись. Кругом, говорю! Вот здесь у тебя почки, животное! У барана они там же. Вы с ним вообще похожи. Ты понял, из чего ты сделаешь мне шашлык? Иди. Хлопчика отдай, он будет заложником...

И так далее.

И так каждый день, минимум два раза, днем и вечером. Утром Ренатик спит. Пока не проголодается. Встает часов в двенадцать и бросает тело в бассейн. Бассейн не сразу понимает, что с ним произошло, а когда понимает - уже поздно. Ренатик задорно, невинно и грациозно резвится: чуть-чуть кричит, слегка сучит ножками, бьет ладошками по воде и т.п. Разумеется, весь отель собирается вокруг бассейна. Иногда прилетает вертолет береговой охраны и подозрительно кружит над отелем. Сорвав аплодисменты, Ренатик идет в номер, сливает весь мини-бар в стакан, выпивает, крякает, звуковой волной уронив картину со стены. Дальше - поход к Гавриле. Сон. Бассейн. Мини-бар. Гаврила. Сон... И так - до самого отлета.

Прощались мы в аэропорту. У нас были разные рейсы. Ренатик и Оля улетали на полчаса раньше. Прощался Ренатик примерно так:

- Ну, ребята, до встречи. Слава Богу, уезжаем мы из этой клоаки. Не знаю, как вам, а мне так и не удалось нормально поесть. И выпить по-человечески тоже не удалось. Пьющему московскому татарину в Турции делать нечего. Прощайте. Вы - хорошие ребята, Пьете и едите вы, правда, маловато, Но в вас что-то есть. Ну, до встречи. Приеду в Москву, хоть поем как следует. Попью «Туборга». Кончились мои мучения. Ну, будьте здоровы. Не забывайте нас...

Нет, Ренатик, мы тебя никогда не забудем
 

Сейчас смотрят

Назад
Вверх